Тьма, – и больше ничего

– А ты подумай. Она винит меня, как и тебя, в смерти Шеннон. Говорит, если бы я не закусил удила и не отправил дочь в Омаху, она жила бы сейчас с Генри на твоей ферме, совсем рядом, а не лежала в гробу под землей. Салли сказала, что у нее был бы внук или внучка. Она назвала меня самодовольным дураком, и она права.

Я потянулся к нему рукой, которая оставалась целой. Он хлопнул по ней.

– Не прикасайся ко мне, Уилфред. Второго предупреждения не будет.

Я опустил руку.

– И еще одно я знаю наверняка, – продолжил Харлан. – Если я приму твое предложение, каким бы выгодным оно ни казалось, мне придется об этом пожалеть. Потому что эта земля проклята. Мы можем во многом не соглашаться, но я готов спорить, что в этом мы едины. Если хочешь продать землю, продай банку. Ты получишь и закладную, и еще какие-то деньги.

– А банк тут же продаст эти сто акров Фаррингтону!

– Это твоя головная боль. – И с этими словами он захлопнул дверь.

В последний день 1922 года я поехал в Хемингфорд-Хоум и повидался с мистером Стоппенхаузером в его кабинете. Сказал ему, что больше не могу жить на ферме и хочу продать принадлежавшие Арлетт акры банку и использовать полученные деньги для выкупа закладной. Как и Харлан Коттери, он ответил отказом. Какие-то мгновения я просто сидел на стуле, не в силах поверить услышанному.

– Почему нет? Это же хорошая земля!

Он ответил, что работает в банке, а банк – не агентство, занимающееся куплей-продажей недвижимости. Называл он меня исключительно «мистер Джеймс». Дни, когда в этом кабинете я был для него просто Уилфом, ушли.

– Но это же… – На языке крутилось слово «нелепо», но я не произнес его, не желая спугнуть маленький шанс, если таковой и оставался, что он может передумать.

После того как я принял решение продать эту землю и корову – я понимал, что мне придется найти покупателя и на корову, возможно, незнакомца, который предложит мне за нее, как в сказке, мешочек волшебных фасолин, – идея эта стала навязчивой. Я не повысил голоса и продолжил очень даже спокойно:

– Это не совсем так, мистер Стоппенхаузер. Прошлым летом банк купил ферму Райдаута, когда ее выставили на аукцион. И ферму «Трипл-Эм».

– Там была иная ситуация. У нас закладная на ваши восемьдесят акров, и нас это вполне устраивает. А что вы будете делать с той сотней акров пастбища, нас не касается.

– С кем вы уже поговорили? – спросил я, потом осознал, что мог без этого обойтись. – С Лестером, так? С этим прихвостнем Коула Фаррингтона?

– Понятия не имею, о чем вы, – ответил Стоппенхаузер, но я заметил, как забегали его глазки. – Думаю, ваше горе и ваше… ваше увечье… временно лишили вас здравого смысла.

– Ох, нет! – ответил я и начал смеяться. Даже для моих ушей смех этот звучал как смех безумца. – Со здравым смыслом у меня полный порядок, сэр. Лестер приходил к вам – он или кто-то еще, я уверен, что Коул Фаррингтон может нанять сколько угодно адвокатов, – и вы заключили сделку. Вы с-с-сговорились! – Я просто покатывался от смеха.

– Мистер Джеймс, боюсь, я должен попросить вас покинуть мой кабинет.

– А может, вы все спланировали заранее, – продолжил я. – Может, именно поэтому так уговаривали меня взять деньги под эту чертову закладную. А может, услышав о случившемся с моим сыном, Лестер увидел прекрасную возможность воспользоваться моим несчастьем и сразу прибежал к вам. Может, он сидел на этом самом стуле и говорил: «Мы оба останемся в выигрыше, Стоппи. Банк получит ферму, мой клиент – участок у реки, а Уилфред Джеймс может катиться в ад». Разве все происходило не так?

Он нажал кнопку на столе, и дверь открылась. Банк был маленький, слишком маленький, чтобы здесь могли позволить себе охранника, но в кабинет вошел крепкий, мускулистый парень – кассир. Один из братьев Рорбагер. Я учился в школе с его отцом, а Генри – с его младшей сестрой, Мэнди.

– Возникли какие-то проблемы, мистер Стоппенхаузер? – спросил он.

– Нет, если мистер Джеймс уже уходит. Тебя не затруднит проводить его, Кевин?

Кевин приблизился и, поскольку я не спешил подниматься, сжал пальцами мою левую руку повыше локтя. Пусть одевался он, как банкир, включая подтяжки и галстук-бабочку, рука его оставалась крестьянской, крепкой и мозолистой. Моя все еще заживавшая культя завибрировала от боли.

– Пойдемте, сэр.

– Не тащи меня. Это вызывает боль там, где была моя кисть.

– Тогда пойдемте.

– Я ходил в школу с твоим отцом. Он сидел рядом со мной и обычно списывал у меня во время весенней недели контрольных.

Он поднял меня со стула, памятного тем, что раньше, когда я сидел на нем, со мной обращались иначе. Я был стариной Уилфом, который окажется дураком, если не согласится взять деньги под закладную. Стул чуть не упал.

– Счастливого Нового года, мистер Джеймс, – попрощался со мной Стоппенхаузер.