Конрауд оставил свет на кухне и в гостиной, а также в комнате, когда лег в кровать, погруженный в тяжелые раздумья. Весь вечер он беспокоился. Он чувствовал, что что-то упустил. Но так и не мог понять что. Он перебирал в уме свои разговоры со всеми этими людьми, которые так по-разному его встретили. Его мысли задержались на третьем человеке — том самом, который прогнал его. В его имени было что-то знакомое, но он не мог вспомнить, что именно.
Его звали Бернхард.
Бернхард.
Он помнил, что где-то уже слышал или читал это имя. Где-то оно ему недавно попадалось, но в какой связи — Конрауд не мог понять.
В конце концов он бросил ломать голову над этим и, как часто бывало перед сном, преисполнился глубокой тоской по Эртне. Он вспомнил светлый летний вечер с нею много лет тому назад и почти ощутил ее присутствие перед тем, как провалиться в тяжелую дремоту.
— Кто это? — услышал он шепот у себя над ухом. — Кто этот человек?
— Не помню, — ответил он. — Хоть убей, не помню.
Она лежала в кровати рядом с ним в светлом летнем платье, которое купила сразу после того, как они познакомились, и он ощутил исходящий от нее далекий аромат. Запах солнца, цветов и мягкого песка на пляже в Нёйтхоульсвике. Он повернул голову и стал смотреть, как она лежит рядом с ним — молодая и красивая, как всегда в его снах.
— Его имя мне где-то встречалось, — сказал он. — Я уверен. Просто не помню… Я же ничего не записываю.
Он увидел, что она улыбнулась, потянулся к ней, желая погладить ее губы, прижать ее к себе. Страстно желая еще хоть разочек прикоснуться к ней.
— Прости меня, — шептал он. — Прости…
Конрауд открыл глаза — и его снова встретила серая действительность. Он лежал один в холодной постели, положив руку на одеяло — и понял, что пытался прикоснуться к грезе, которая никогда не сбудется.
На следующий день Конрауд сидел с близнецами. Была суббота, и он смотрел с ними футбол. Вечером он повел их в закусочную поесть гамбургеров, а потом отвез домой. Хугоу хотел непременно угостить его ужином, но он сказал, что лучше поедет домой. Через некоторое время в гости заглянула Бета, и вид у нее был весьма пришибленный.
— Что тебя беспокоит? — поинтересовался Конрауд.
— Ах, ничего, — ответила Бета.
— А все-таки что?
— Мне папа снился, — ответила она.
— Да ну?
— Не люблю, когда он мне снится, — сказала Бета. — Не к добру это.
— И в этот раз тоже?
— Да, мне плохой сон приснился, — продолжала Бета. — В нем был ты. Вы с папой вдвоем. Ты чем-нибудь опасным занимаешься?
— Бета, за меня волноваться ни к чему. Честное слово.
— Папа как будто стоял спиной к Национальному театру. Там, где во время войны нашли девочку.
— Так…
— А с ним был кто-то, кто стремился остаться незамеченным. Он был…
— Что?
— Да нехорошее что-то с ним было связано. Он был весь в крови, что ли. Я его толком не видела, но знала, что это ты. Ты точно уверен, что тебе не угрожает никакая опасность?
— На сто процентов. Не беспокойся обо мне, Бета.
— Ты собираешься что-нибудь натворить?
— Натворить?
— Да.
— Бета!
— Ты в тени спрятался.
Конрауд покачал головой. Бета смотрела на него с серьезным выражением лица.
— Ты уверен? — спросила она.
— Конечно, уверен. Что я такого мог бы натворить?
— Ты не знаешь, сколько в тебе от папы, — ответила Бета и поднялась, чтобы уйти.
— Все я знаю, Бета, — сказал Конрауд. — Не надо мне про это говорить.
Он проснулся среди ночи в кромешной тьме, зажег свет и пошел в туалет. Он уже много лет просыпался для этого каждую ночь. Он снова залез под одеяло и уже начал засыпать, как его угораздило подумать о рассказе Беты про Национальный театр — и тут он понял, что не уснет. Этот сон Беты зацепил его — хотя, разумеется, он не показал виду. После ее визита он нескоро успокоился — и вот опять бессонница.
Конрауд ворочался с боку на бок, беспокойный, напряженный, перебирал разные способы снова обрести душевный покой — но безрезультатно. Способ, который он использовал чаще всего: подумать об Эртне — в этот раз оказался бесполезен. И во время этой борьбы с бессонницей он вспомнил, где же ему попадалось имя Бернхард.
Он вышел из спальни и вынул списки, которые дал ему Хоульмстейн: имена ребят, бывших в скаутском отряде в одно время с Сигюрвином.
И вот это имя было перед ним.
Бернхард Скули Гвюдмюндссон.
Теперь Конрауду уж точно стало не до сна.
Когда он в первый раз сидел в засаде перед домом, отдел расследований еще находился в ведении уголовного судьи Рейкьявика. В ту пору Конрауда и его коллегу по имени Рикхард послали в засаду на человека, который скрывался и которого подозревали в контрабанде алкоголя в особо крупных масштабах на торговом судне. Они видели, как он пьяный крадется домой под покровом ночи, а когда они арестовывали его, с ним вышло много возни. Впоследствии Конрауд часто участвовал в подобных операциях, сидел в полицейской машине без опознавательных знаков и пытался поймать людей, у которых были нелады с законом. Эти засады порой бывали долгими и ужасно скучными и сопровождались какими-то дурацкими мурашками по коже, как в плохом кино.