Только всем миром

—      Еще вопрос. Посмотри внимательно на эти рисунки. Тебе, случайно, не попадался где этот парень?

Буряк быстро ответил (Чекалину, наблюдавшему за допросом со стороны, показалось, что чересчур быстро, едва ли успел как следует разглядеть):

—      Видел я его, точно видел!

—      Где?

—      Тогда. В ту ночь то есть. Когда я Калымычу объяснял, какая он скотина, а он меня пьянью подзаборной обзывал, к «жигуленку» его белому подошли три мужичка, моряки, похоже, так один из них сильно на этого смахивает. Я тогда еще посмотрел на него — подумал, что где-то уже видел его. Поэтому, может, и внимание на него обратил.

—      А где видел? Или — мог видеть? Это важно, это очень важно!

—      Ну, где я мог видеть человека? Либо в порту, либо в кабаке.

—      Если ты видел его у «Жигулей», то Калымыч тоже должен был видеть, так?

—      Само собой. Я ведь ушел сразу — назад, на «Геркулес» свой. А те парни остались — для разговора. Ну, какой разговор — дураку ясно. Насчет водки. Личность он известная, этот Калымыч.

—      Вот он какой интересный человек, твой Калымыч.

—      «Мой»! В гробу я его видал такого интересного. В белых тапочках.

—      Все концы, получается, у него в руках. И насчет тебя, и насчет того парня. Надо бы с ним познакомиться. Поедем, не возражаешь?

—      Всегда пожалуйста.

Пока Исаев с Буряком ездили на оперативной «Волге» за Калымычем, Еланцев и Чекалин принялись просчитывать варианты. Мог ли Буряк совершить такое преступление, не мог ли — этого не касались. Средь юристов, если они, конечно, серьезные люди, подобное гадание на кофейной гуще не в чести: эдак до ломброзианских химер договориться можно. Не только внешность, но даже и образ жизни человека не приводят его автоматически к преступлению — тьма примеров тому. Можно быть выпивохой и гулякой (на манер того же хоть Буряка) — и мухи не обидеть. С другой стороны, случается, что и поговорка насчет тихого омута не так уж безосновательна.

Случай с Буряком был не из простых. Очень уж много фактов сошлось против него. Но и за него тоже кое- что было. Если подтвердится, что буксир в тот ночной час и впрямь не больше сорока минут стоял в порту, ес

ли будет установлено, что Буряк не опоздал к отходу судна, то весьма сомнительно, чтобы за полчаса своего отсутствия (а если вычесть двадцать минут на дорогу от причала к проходной и обратно, получается — за десять минут) он мог успеть сесть в такси, убить шофера, где-нибудь по пути передать руль Блондину и вернуться на свой буксир. К этому надо приплюсовать еще время на его стычку с Калымычем; если и этот факт подтвердится, можно считать, что у Буряка почти стопроцентное алиби.

В его пользу говорило также то, что он сам вызвался найти Калымыча — надеялся, значит, что тот подтвердит сказанное им. Правда, несколько подозрительным выглядело то, с какой молниеносностью Буряк узнал Блондина. Чекалин уж предпочел бы, чтобы Буряк выдумал это — допустим, решил по-детски, что так вернее отведет от себя подозрение. Да, лучше так, а то слишком уж гладко все получается: человек, которого есть основания подозревать в совершении убийства, случайно, притом, вероятно, всего за несколько минут до преступления, встречает истинного убийцу... Не одного Чекалина смущало это — Еланцева, оказывается, тоже. Так повстречать (в нужном месте и в нужный момент) можно разве что сообщника!

Как ни удивительно, но не исключено, что Саня Буряк тут не врал... Приехал Петрунин, майор из портовой милиции, одно из его сообщений, по-видимому, имело прямое отношение к тому, о чем толковал Буряк. Коллегам из порта удалось установить, что примерно в ноль часов на площадке перед проходной стояла группа солдат, дожидалась автомашины, чтобы ехать в часть. Солдаты эти работали в порту на разгрузке судов — время от времени, в авральные моменты, портовое начальство прибегает к их помощи. Так вот, эти солдаты видели машину «Жигули» белого цвета, стоявшую неподалеку от них с включенными габаритными огнями. Видели они также и то, что к «Жигулям» подходил парень, по совпадающему описанию нескольких человек — чернявый, без шапки, челка вниз, нос картошкой, в черной телогрейке, какую обыкновенно носят портовые работяги. Этот парень (по приметам — точь-в-точь Саня Буряк) сперва сел в машину, потом выскочил из нее и, не закрывши дверцу, ругался с шофером; так, по крайней ме

ре, показалось солдатам, хотя они не слышали ни одного членораздельного слова.

Потом к солдатам подошли три человека, одеты довольно легко, в модных нейлоновых куртках. Один из них шутливо предложил рядовому Сивкову обменять шинель на куртку, а то, мол, от колотуна загнуться можно; потом сказал, что они с «Бискайского залива», завтра чуть свет отход, и тут же спросил: где бы водку раздобыть? Сивков показал на «Жигули» — поди, неспроста тут маячит. Те три парня в куртках направились к машине. В этот момент парень в телогрейке хлопнул со злостью дверцей, пошел к проходной. Кругликов, младший сержант, спросил у него шутливо: «Что, не обломилось?» Парень в телогрейке ответил: «Пятнадцать колов хочет, во живодер!»