Том 1. Уэверли

В канун всех святых,(*) отходя ко сну,
Внимательно вслушайся в тишину,
На ложе своем ты крест начерти,
И «Ave»[81] пропой, и молитву прочти.

В канун всех святых земля задрожит
И черная ведьма в ночи прилетит.
Взъярится ли ветер иль будет он тих —
Она прилетит в канун всех святых.

В ту ночь в кресле Суизина на скале
Сидела леди в полуночной мгле.
Она ощущала, как сжал ее страх,
Но голосом твердым, с огнем в очах

Прочла заклинанья, и Суизин святой
Ступил на скалу обнаженной стопой;
И ведьма, летевшая мимо во тьму,
По его повеленью спустилась к нему.

Всякий, кто сесть в это кресло дерзнет
В ту ночь, когда ведьма свершает полет,
Всегда три вопроса ей может задать,
И ведьма на них должна отвечать.

И молвила леди: «Вестей мне не шлет
Мой муж, с королем ушедший в поход.
Три года прошло, как уехал барон.
Скажи мне: он жив? Где находится он?»

Но что это значит? Раздался вокруг.
Какой-то свистяще-хохочущий звук.
То филин ли стонет неведомо где
Иль дьявол хохочет в бурлящей воде?

Вдруг ветер затих, и умолкнул ручей;
Но мертвый покой был бури страшней;
И в тишине средь чернеющих скал
Ужасный призрак пред леди предстал...

— Мне очень неприятно разочаровывать гостей, в особенности капитана Уэверли, который слушает с такой похвальной серьезностью, — сказала мисс Роза,— но это только отрывок, хотя мне кажется, что существует продолжение, описывающее возвращение барона из похода и смерть леди, которую нашли на пороге, где «холодной, как камень, лежала она».

— Это один из тех вымыслов, — заметил мистер Брэдуордин, — которыми во времена суеверий искажались многие истории знатных родов. Подобные чудеса были и у римлян и у других древних народов; о них вы можете прочесть в сочинениях древних историков или в небольшой компиляции Юлия Обсеквенса,(*) посвященной ее ученым издателем Шеффером своему патрону Бенедикту Скитте, барону Дудерсгоффу.

— Мой отец отличается удивительным неверием во все сверхъестественное, капитан Уэверли, — заметила Роза, — однажды он не сдвинулся с места, когда целый синод пресвитерианских пасторов обратился в бегство от внезапного появления злого духа.

На лице Уэверли отразилось любопытство.

— Тогда мне придется быть не только певцом, но и рассказчиком. Хорошо. Итак, жила-была старуха по имени Дженнет Геллатли, которую подозревали в колдовстве на том неоспоримом основании, что она была очень стара, очень безобразна, очень бедна и имела двух сыновей, из которых один был поэт, а другой дурачок. Такая напасть, по мнению всей округи, постигла её за сношения с нечистой силой. Ее забрали и неделю держали в колокольне приходской церкви, и морили голодом, и не давали спать, пока она сама не поверила, как и ее обвинители, в то, что она ведьма. И в этом ясном и счастливом расположении духа она предстала для чистосердечного признания в своем колдовстве перед целым собранием вигов — разных дворян и священников округи, которые сами не были заклинателями. Отец нарочно пошел туда проследить, чтобы дело между колдуньей и духовенством было решено по-честному, так как ведьма родилась в его вотчине. Сначала все шло гладко. Бормочущим, едва слышным голосом колдунья признавалась, что нечистый являлся ей в виде красивого черного мужчины и любезничал с нею (что, если бы вы только видели несчастную старую Дженнет с ее мутными глазами, заставило бы вас усомниться в хорошем вкусе Аполлиона(*)), все слушали разинув рты, а секретарь трепетной рукой записывал показания. Вдруг Дженнет как завизжит: «Берегитесь, берегитесь, я вижу среди вас дьявола!» Изумление было всеобщим, произошла паника, и все бросились бежать. Посчастливилось тем, кто сидел у дверей. Много пострадало шляп, лент, манжет и париков, прежде чем толпе удалось вырваться из церкви, где остался один лишь невозмутимый сторонник епископальной церкви в лице моего отца, пожелавший на свой страх и риск выяснить отношения между ведьмой и ее поклонником.