Том 17. Джимми Питт и другие

— Так я сперва подумала. Впрочем, Эдди меня успокоил. Просто он говорил на одном из малоизвестных диалектов Восточной Уганды, на который всегда переходит в минуты сильного волнения. Вскоре он настолько оправился, что смог перевести свои слова на английский, и так я узнала, что Эдди меня любит. Он поцеловал меня. Я поцеловала его. Мы поцеловались.

— И где все это время был Мортимер?

— В доме, составлял каталог своей коллекции ваз.

Признаюсь, в этот миг мне захотелось бросить Мортимера на произвол судьбы. Человек, который сидит дома и составляет каталог ваз, покуда его невеста гуляет при луне с путешественниками, достоин своей участи. Тем не менее я поборол минутную слабость.

— Вы ему сказали?

— Разумеется, нет.

— Вы считаете, ему будет неинтересно?

— Как я могу ему сказать? У него разобьется сердце. Я нежно люблю Мортимера. Эдди — тоже. Мы оба скорее умрем, чем причиним ему боль. Эдди — воплощение чести. Он, как и я, считает, что Мортимер не должен ни о чем знать.

— Так вы не собираетесь разорвать помолвку?

— Я не могу. Эдди со мной согласен. Если ничего не удастся изменить, он готов сказать мне «прости», уехать далеко-далеко в пустыню, и там искать забвения в тишине, нарушаемой лишь воем бродячих йонго.

— Вы сказали «если ничего не удастся изменить». Что вы имели в виду?

— Я думала, может, вы что-нибудь посоветуете. Что если бы Мортимер решил сам разорвать помолвку?

— Ерунда! Он в вас души не чает.

— Боюсь, что так. На днях я уронила одну из его лучших ваз, а он только улыбнулся и сказал: «Пустяки».

— Я приведу вам лучшее доказательство. Сегодня утром Мортимер пришел ко мне и попросил тайно дать ему несколько уроков гольфа.

— Но он же терпеть не может гольф!

— Именно так. Но хочет научиться ради вас.

— А почему тайно?

— Чтобы сделать вам сюрприз к дню рождения. Вот как он вас любит!

— Я его недостойна! — прошептала Бетти. У меня родилась мысль.

— А что если мы его в этом убедим?

— Не понимаю.

— Например, можно было бы уверить его, что вы — беспробудная…

Бетти покачала головой.

— Он знает.

— Что!

— Я сказала ему, что ужасно долго сплю по утрам.

— Я хотел сказать, «беспробудная пьяница».

— Ни за что на свете не буду притворяться пьяницей.

— Морфинистка? — предложил я.

— Терпеть не могу лекарств!

— Знаю! — воскликнул я. — Клептоманка!

— Это еще кто?

— Клептоманы — это те, кто ворует.

— Ужасно!

— Ничего подобного. Вполне милая слабость для светской женщины. Вы сами не знаете, как это получается.

— Но как же я узнаю, если не знаю?

— Простите?

— Как я могу сказать Мортимеру про то, чего сама за собой не знаю?

— А вы и не говорите. Скажу я. Завтра сообщу, что вы заходили ко мне, украли мои часы и… — Я обвел взглядом комнату, — серебряную спичечницу.

— Я бы предпочла вон ту бонбоньерку.

— Вы не получите ни спичечницы, ни бонбоньерки. Я просто скажу, что вы их украли. И что дальше?

— Мортимер ударит вас айроном.

— Ничего подобного. Я старик. Меня защищают мои седины. Он потребует, чтобы я повторил эти слова при вас, а вы их опровергли.

— А потом?

— Вы сознаетесь в краже и освободите его от данного слова.

Она некоторое время сидела молча. Я видел, что мои слова произвели на нее глубокое впечатление.

— Думаю, идея замечательная. Спасибо огромное. — Бетти встала и пошла к двери. — Я знала, вы придумаете что-нибудь замечательное. — Она замялась и добавила с надеждой: — Может быть, для большего правдоподобия мне все-таки захватить бонбоньерку?

— Это только все испортит, — твердо отвечал я, убирая бонбоньерку и запирая ее в стол.

Некоторое время Бетти молчала, разглядывая ковер. За него я не опасался — он был прибит гвоздями.

— Что ж, до свидания, — сказала Бетти.

— Оревуар, — отвечал я. — Мы встречаемся с Мортимером завтра в половине седьмого. Ждите нас у себя часам так к восьми.

Мортимер явился минута в минуту. Когда я подошел к десятой лунке, он уже меня ждал. Мы обменялись короткими приветствиями, я вручил ему драйвер, объяснил, как надо держать клюшку, как замахиваться, и велел приступать к делу.

— С виду игра простая, — сказал Мортимер, принимая стойку. — Вы уверены, что это честно: класть мяч на такую высокую горку песка?

— Вполне честно.

— Я хочу сказать, не надо мне поблажек, как новичку.

— Первый удар всегда делают с ти, — заверил я.

— Ну ладно, раз вы так говорите. Но мне кажется, это неспортивно. Куда бить?

— Прямо.

— А это не опасно? Что если я разобью окно вон в том доме?

Он указал на прелестный домик в пятистах ярдах по фервею.

— Если так, — отвечал я, — владелец выбежит в пижаме и предложит вам на выбор сигару или орешков.

Мортимер, кажется, успокоился и устремил взгляд на мяч. Потом вновь обернулся ко мне.

— Я не должен чего-то сказать перед началом? — спросил он. — «Разойдись!» или что-то в таком роде?

— Можете сказать: «Эй, впереди!», если так вам будет легче. Но в этом нет надобности.

— Если уж я учусь этой дурацкой игре, — твердо сказал Мортимер, — я буду играть по всем правилам. Эй, впереди!