Том 3. Гражданская лирика и поэмы

Кто не видал
                 чугунных граждан
                                             города.
Степенный вид,
                       неяркие чины:
Пожарский,
               Минин,
                       Пушкин,
                                    Гоголь,
                                              Федоров
в большую жизнь Москвы
                                              вовлечены.
Триумфы,
                 может,
                          памятникам снятся,
но в общем
                    смирный,
                                 неплохой народ;
попросим —
                 слезут,
                            скажем —
                                       потеснятся,
не споря,
                  у каких стоять ворот.
В других столицах
                           памятники злее,
куда нахальнее,
                            куда грозней!
Мосты обсели,
                         заняли аллеи,
пегасов дразнят,
                               скачут,
                                         давят змей.
Наш памятник —
              народ дисциплинированный,
он понимает,
                   что кипит страна,
что вся Москва
                   насквозь перепланирована,
что их,
          чугунных,
                           дело — сторона.
Вы
     с Мининым — Пожарским,
                                                верно, виделись?
На постаменте
                         твердый знак и ять.
Что ж, отошли себе
                                и не обиделись, —
чем плохо
                  у Блаженного стоять?
Бывает так,
                     что и живой мужчина
на мостовой
                    чугунный примет вид.
«Эй, отойди!» —
                      ему гудит машина,
а он себе,
                    как памятник, стоит.
А монумент
                      не лезет в гущу улицы.
Островский
                   влез на креслице свое,
сидит,
          в сторонке сторожем сутулится,
хотя репертуарчик
                                      «не тоё».
Другая жизнь
                      у памятника бодрого,
в деснице свиток,
                                богатырский рост;
покинул пост
                     первопечатник Федоров
и занял
              более высокий пост.
Он даже
                свежим выглядеть старается,
метро под боком,
                           площадь — красота,
а в мае —
               песни,
                             пляски,
                                           демонстрации…
Нет, не ошибся,
                        что взошел сюда!
Ведь все-таки профессия
                                 из родственных —
свинцом дышал
                             и нюхал плавки гарь,
и скажем прямо:
                            старый производственник,
а не какой-нибудь
                                кровавый царь.
Что до царей —
                        прописана им ижица.
Цари мне нравятся,
                               когда они резвей,
когда они,
                     цари,
                            вниз головою движутся,
куда им полагается —
                                        в музей.

ЧУВСТВО НОВОГО