Том 3. Свидание с Нефертити. Роман. Очерки. Военные рассказы

«Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое-то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение».

То есть, заявляет Толстой, существует нечто подчиняющее человека, заставляющее его в конечном счете поступать независимо от себя.

«Есть две стороны жизни в каждом человеке, — продолжает он, — жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы» (курсив мой. — В. Т.). И эти законы предписываются вовсе не другими людьми, власть имущими законодателями, напротив, они, власть имущие, сами зависимы больше других.

«Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность его поступка. „Сердце царево в руце божьей“. Царь есть раб истории».

Толстой в «Войне и мире» показывает двух людей, ходом истории поставленных над человеческими массами, — Наполеона и Кутузова.

Вот характеристика Наполеона: «Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело от его воли».

А вот характеристика Кутузова: «Чем больше он (князь Андрей. — В. Т.) видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцании хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. „У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, — думал князь Андрей, — но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что-то сильнее и значительнее его воли, — это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной воли, направленной на другое“».

Наполеон — олицетворение суетно-ложной человеческой самонадеянности, которая, как и любое проявление глупости, чревата опасными осложнениями.

Кутузов — олицетворение единственно возможной, по мнению Толстого, человеческой мудрости, признающей, что есть некие предопределяющие силы, которым бессмысленно сопротивляться. И потому-то Кутузов оказался победителем на арене истории: «Заставлю есть лошадиное мясо!» Так оно и получилось.

На первый взгляд вера Толстого в предопределяющие силы, направляющие человеческие поступки, может показаться вопиющей ирреальностью, несовместимой с нашим материалистическим мировоззрением. Мы куда охотнее согласимся — историю делают люди. Однако вряд ли кто из нас станет оспаривать известное марксистское утверждение, что развитие человечества в основном шло стихийно. Сам человек не управлял ходом истории, а подчинялся каким-то объективным, существующим вне его, законам. Значит, человек испытывает на себе направляющую, толкающую к определенным действиям силу этих законов. Не скрывается ли под таинственным толстовским фатализмом что-то вполне естественное, сугубо материалистическое?

Принято считать, что общие законы воздействуют лишь на массы, а поведение отдельных людей целиком и полностью зависит от их личной воли, их индивидуальных интересов. Того же мнения придерживается и Толстой: «Каждый человек <…> пользуется свободой для достижения своих личных целей…»

А так ли уж свободен каждый человек в личной жизни?

Возьмем маленький чисто бытовой пример. Вы идете с работы, вы голодны и усталы, на данный момент ваша личная цель заурядна и конкретна — как можно скорей добраться до. дому, поесть и вытянуться на диване, отдохнуть. Но для того чтобы поесть, надо зайти в магазин, купить что-нибудь на ужин, а в магазине к прилавку — очередь. И это обстоятельство сразу же резко ограничивает вашу свободу в достижении цели, вам приходится отказаться от желания скорей попасть домой, скорей насладиться отдыхом. Вопреки своему желанию вы вынуждены становиться в очередь, пропускать других, терпеливо ждать, отказываясь от скорейшего достижения цели.

Как ни незначительно это событие, но уже в нем проявляется что-то сильней вашей личной воли, диктующей вам свое поведение, вы попадаете под влияние каких-то объективных законов, и то, что эти законы очереди просты и примитивны сами по себе, нисколько не умаляет их силы.

Все мы в нашей повседневной жизни, стремясь к достижению сугубо личных целей, на каждом шагу сталкиваемся с требованием окружающей нас среды, которая диктует нам — поступай так, а не иначе, часто вопреки нашим интересам и нашей воле.