Том 4

— Надо покричать: «Дождик, дождик, припусти!» Обязательно поможет.

— Уже кричали. Хором, всем правлением — не помогает, — шуткой на шутку ответил Застрожный. — Из окна вижу: от вас, от Усть-Калитвинской, ползет лиловая громадина. Слышите, гремит! — И тут же Застрожный заорал, как очумелый: — Ура! Полил! Ах, какая сила!

Напевая, Щедров вышел на крыльцо и воочию убедился, что грозовые тучи, черно-лиловые, громоздятся в стороне Вишняковской. «Ну, вот и у Застрожного напьется землица досыта, — думал Щедров, возвращаясь в комнату. — Значит, по всему району поливает, и как поливает!»

Тем временем над Усть-Калитвинской начинало светлеть. Дождь переставал, то припуская, то утихая. Уходили, отдалялись раскаты грома. Тучи рвались, расползались, и солнце, яркое, веселое, уже заполыхало в лужах и на мокрых листьях. Вся станица так была залита водой, точно она только что вышла из-под теплого душа и теперь блестела и курилась легким парком.

Стук в дверь. Тихий, осторожный. Кто бы это? Тетя Анюта, когда входит, не стучит. Тогда кто же? Может, Ульяша? Щедров крикнул:

— Да, да! Входите!

Дверь отворилась, и вошла не тетя Анюта и не Ульяша, а Зина. Подхваченное пояском платье, цветная косынка на плечах были сухими. Видимо, Зина переждала ливень где-то в укрытии. Туфли она держала в руках, босые ноги чуть ли не до колен были грязные и мокрые. Она смотрела на Щедрова, грустно улыбалась ему, и эта ее нерадостная улыбка и светившиеся тревогой глаза как бы говорили: «Знаю, не ждал, а я вот пришла, а теперь стою и не понимаю, зачем я шла сюда и что мне здесь нужно…»

— Зина? Откуда?

— Да вот… прямо из дождя.

— Это хорошо, если из дождя! Дождь принес людям радость.

Извинившись и сказав, что ему нужно переодеться, Щедров прошел на веранду. Вскоре он вернулся, на ходу поправляя и застегивая еще не успевший просохнуть на плечах пиджак.

— Значит, из дождя? — спросил он весело. — Ах, какой дождь! Чудо, а не дождь! Благодать! — С решимостью заботливого хозяина Щедров пододвинул к столу стул, указал на него рукой. — Ну, проходи!

— Так ведь наслежу…

— Как же быть? — Щедров приоткрыл дверь и крикнул: — Егоровна!

— В дверях появилась тетя Анюта, улыбнулась Зине, как старой знакомой.

— Ноги помыть? Пойдем к крану, касатка.

«Что случилось? — подумал Щедров. — Откуда и зачем она пришла? Странно и непонятно. Не предупредила…»

Зина помыла ноги, присела на стуле у порога и начала вытирать их тряпкой. Худенькая, гибкая, она напомнила Щедрову ту Зину-школьницу, которую он когда-то любил. Умытая, с росинками на ресницах, она что-то искала глазами.

— Антон, да у тебя и зеркала нет?

— Никак не соберусь приобрести.

Она подошла к окну, выходившему на веранду, и начала перед ним причесываться.

— Как твои сады, Зинаида?

— Опять Зинаида?

— Ну хорошо, не Зинаида, а Зина.

— Сады, Антон, давно отцвели.

— Как с урожаем фруктов?

— Завязь хорошая. Особенно много будет черешни и абрикосов… А как ты в Усть-Калитвинской? По Москве не скучаешь?

— Скучать-то некогда.

Не постучав, деловито, как и полагается хозяйке, вошла тетя Анюта. Напомнила Щедрову, что он еще не обедал, а обед давно готов, и в глазах ее притаилась хитроватая усмешка.

— Антон Иванович, сегодня ради воскресенья у меня борщ с курятиной. — Тетя Анюта все с той же хитроватой усмешкой поглядывала то на Щедрова, то на Зину. — И Зинаида Алексеевна пообедает с тобой.

— Спасибо, Анна Егоровна, я уже обедала.

— То ты где-то обедала, а теперь пообедаешь у нас. — Тетя Анюта посмотрела в сад, с мокрых деревьев которого еще капало. — Славный пришел к нам поливальщик! Досыта напоил землю. — И снова обратилась к Зине: — Зинаида Алексеевна, вот этой скатертью застели стол, а я принесу обед.

Когда тетя Анюта так же деловито ушла, Зина застлала скатертью стол и, краснея, сказала:

— Антон, я зашла на минутку и обедать не буду.

— Обидишь Егоровну… Лучше пойди и помоги ей.

«Зинаида Алексеевна… А для меня она была просто Зина», — думал Щедров, когда Зина ушла помогать тете Анюте.

После обеда тетя Анюта убрала посуду и уже не появлялась. Женщина пожилая, многое на своем веку повидавшая, понимала: там, где двое, третий чаще всего бывает лишним. Зина уселась на диване, уютно, по-домашнему поджала ноги, и короткое платье не прикрывало ее округлые колени. Зина была грустна и молчалива. Ей хотелось сказать что-то важное, нужное, а решиться она не могла. Склонила голову, натягивала на колени и никак не могла натянуть узкое платье, и казалось, что в эту минуту ничто ее так не беспокоит, как желание во что бы то ни стало прикрыть колени. А солнце уже опустилось так низко, что лучи, пробиваясь сквозь мокрые листья, рябили веранду. Из сада веяло запахами мяты, листьев смородины — той особенной отсыревшей свежестью, какая бывает на сенокосе после дождя.

Как бы вспомнив, что главное для нее не то, прикроет она свои колени или не прикроет, а что-то совсем другое, Зина соскочила с дивана, кивком головы отбросила спадавшие на лоб локоны, засмеялась и спросила:

— Антон! Есть ли в этом доме гитара?

— На что она тебе?

— Хочется петь… Наверное, уже забыл, как я пела под гитару?