Том 4. Повести

Начать с того, что вы эгоист, и самый закоренелый, холодный эгоист. Хотя простодушные немки мои и уверяют меня, что вы только лентяй и, следовательно, один из величайших поэтов-художников (не правда ли, наивное понятие?) но меня, старого воробья, на мякине не проведешь. Видал я вашу братью, великих чудотворцев. Но дело не в том, а вот в чем дело. Все мы, начиная с вашей приятельницы Гелены, глаза проглядели, дожидаючи вас к себе на праздниках, а вы?.. Ну, не эгоист ли вы после всего этого? А как у нас было весело — чудо! Героя вашего и его достойного профессора вы бы не узнали: элеганты, первого сорта элеганты! Маша моя... ну, да бог с нею. Мне нужен человек, а не мишурная тряпка. А герой ваш... но об этом после. Жаль, что вы не приехали. Вас только и недоставало для полной хохлацкой ассамблеи. Приезжайте же к пасхе, непременно приезжайте! Вы у нас увидите большие перемены. Сонечка моя помолодела и похорошела, я тоже. Маша и ее друг Гелена сделались настоящими немками, и я думаю к приезду вашему открыть немецкие литературные вечера, если только вы не привезете новых хохлацких песен. Ротмистра Курнатовского вы совсем не узнаете — прелесть мужик! Кузину вашу называет бездушной куклой, а ее благоверного сожителя — ослом в гусарском вицмундире. Панну Дороту вы совсем не увидите, и скажите слава богу: она недавно умерла. Приезжайте, я вам сообщу интересные данные для ее печально-поучительной биографии. А теперь, чтобы более заинтересовать вас, скажу, что она была родною матерью ротмистра Курнатовского. Прощайте! Целуют вас мои немки и я.

P. S. Болтал, болтал, а главного не сказал,— что Курнатовский из гусара делается человеком. Вот вам доказательство: он ломает отцовское гнездилище и строит новое, человеческое, жилище. Не играет в карты, не пьет и вашего бывшего слугу Трохима воспитывает на свой счет в белоцерковской гимназии. Как обстановка изменяет человека! С прошлой осени герой ваш и его гимназист-профессор живут в Белой Церкви и учатся. Статью эту, правду сказать, я обделал с помощию вашей прекрасной Елены. Да это все равно, кто бы ни сделал, только бы сделал хорошо. И вам будет большой грех, если вы не приедете к нам на праздниках, хотя бы для того только, чтобы взглянуть на своего Трохима-гимназиста и на храброго защитника Севастополя, на моего будущего... да что тут за секреты, на моего будущего зятя».

— Прохоре! Прохоре! — закричал я, выбегая в переднюю. С псалтырью в руках явился Прохор.

— Едем, собирайся! Сегодня едем! — сказал я ему скороговоркой, на что он равнодушно произнес: «Добре!» и пошел собираться в дорогу.

1858. Февраля 16

К. Дармограй

КОММЕНТАРИИ

БЛИЗНЕЦЫ

Впервые — в «Киевской старине», 1886, № 10, сс. 199—251; № 11, сс. 409—444; № 12, сс. 589—626. Время ее написания датируется обычными у Шевченко краткими пометами в начале и в конце рукописи: «10 июня» и «20 июля». Уточнение первой из этих дат не вызывает сомнений: 10 июня 1855 г., то есть тотчас вслед за окончанием повести «Капитанша» (начало мая 1855 г.). Что же касается даты окончания повести, то, вопреки обычно предполагавшейся— 20 июля 1855 г., десятитомное академическое издание предполагает другую: 20 июля 1856 г. Аргументируется это следующим образом: «Написать очень быстро — за месяц и десять дней — такое крупное произведение Шевченко не мог, не мог также выпасть из его творческой биографии такой большой промежуток времени, как период с 20 июля 1855 г. (если бы он закончил тогда повесть) и до 25 января 1856 г., то есть до начала работы над новой повестью «Художник». Кроме того, над повестью «Художник» Шевченко работал слишком долго сравнительно с работой над другими повестями — с 25 января до 4 октября 1856 г. А произошло это потому, что, работая над «Художником», он одновременно работал и над другими произведениями («Близнецы», «Прогулка»)». (Тарас Шевченко, Повне зібрання творів в десяти томах, т. IV, Киев, 1949, с. 436.)

Нельзя не признать эти соображения искусственными. Шевченко никогда на протяжении всей своей творческой деятельности не работал над двумя произведениями одновременно: это противоречило самому творческому процессу Шевченко, он садился за бумагу, когда произведение было целиком «выношено», когда оно было ясно ему во всех деталях, и писал, так сказать, единым дыханием. Об этом сам он очень убедительно рассказал в повести «Прогулка с удовольствием и не без морали».

Вряд ли следует удивляться тому, что Шевченко мог написать большую повесть в течение сорока дней, если вспомнить, что такие большие, идейно и художественно значительные произведения его, как «Сон», «Еретик», «Слепой», «Неофиты» и др., писались в течение двух-трех дней. В данном же случае были причины, побуждавшие поэта особенно торопиться с завершением начатого замысла. Он ожидал ответа относительно повести «Княгиня», пересланной в редакцию «Отечественных записок»; если бы ответ этот оказался благоприятным, следовало его тотчас же закрепить отправкой новой повести.