Том 5

— Я не пристаю, я добра тебе желаю, — говорила жена. — Тебе надо выбросить из себя тоску и всякую печаль, да обрадоваться, да развеселиться. Саввич, скажи, что могло бы тебя обрадовать? Ну, что?

Андрей Саввич закрыл глаза и долго молчал.

— Внук Андрей, — вдруг неожиданно сказал он, открыв чуточку повеселевшие глаза. — Прикажи Ивану и Валентине: пусть покажут моего тезку, а то умру и не увижу. Чего они прячут от нас внука? Где он зараз находится? Все еще там, в Предгорной? А почему не везут в Холмогорскую? Он же нашей фамилии, Андронов.

— Прибудет к тебе внук, завтра же, а может, и сего дня. — Обрадованная Фекла Лукинична с улыбкой смотрела на мужа. — Андрюшка — это же такая радость.

«Так вот кто избавит беднягу от хворости — внучек Андрюшка. И как это я раньше об этом мальчугане не вспомнила? — думала Фекла Лукинична. — Ить Саввич сам назвал свое лекарство, сам вспомнил про внука и сразу как бы повеселел от одной только мысли. Вот ты какой молодец, Андрюшка. Средь нас ты самый малый и для деда Андрея самый желанный. „Пусть покажут моего тезку“… Вот оно что, тезка ему нужен. Давно надо было бы этого тезку привезти, пусть бы пожил в доме деда»…

С этими обнадеживающими мыслями, не мешкая и ничего не говоря мужу, она отправилась к Ивану и Валентине. Шла по улице и обдумывала, как скажет им о своем лекарстве и как Иван и Валентина похвалят ее. Теперь она знала, как объяснит сыну и невестке свой план: внука необходимо поднести к деду неожиданно, и когда Андрей Саввич увидит своего тезку, а потом возьмет на руки, то тут и произойдет настоящее чудо.

В доме у сына с рассказом о своем лекарство ей пришлось повременить. Иван только что вернулся со степи, и, голый до пояса, умывался над тазом, а Валентина поливала воду из кружки ему на голову и на плечи. Только когда Иван вытерся полотенцем и надел чистую рубашку, Фекла Лукинична смогла спокойно изложить свой план лечения отца. И как же она была удивлена и расстроена тем, что ни Иван, ни Валентина не только не обрадовались и не одобрили ее план, а даже не посочувствовали ей. Иван кривил в усмешке губы и, причесывая перед зеркалом мокрый чуб, сказал:

— Пустая затея. Пусть отца лечат врачи, и вы, мама, в это дело не вмешивайтесь. Медицине надо верить.

— Почему же, сынок, не вмешиваться? Ить душевная радость — это же самое верное средство, — убежденно доказывала мать. — Разве вы слепые и не видите? Отца свалила тоска, и случилась с ним эта беда через Никиту. Не мог перенести бесчестие сына… А тут еще смерть Клавы и осиротевшие внуки доконали. Вчера Витя и Петя приходили к деду и опять принесли ему горе. Обнял обоих, а по бороде слезы, как горошинки, покатились. Что же это такое? Чтоб Саввич заплакал? Да никогда этого не было. А нынче слезы, да тоска, да мрачные думки, да обида на Никиту и ни капельки радости. Как же в таком положении ему поправиться? А вот влилась бы в него радость, то и здоровья в нем прибавилось бы, и, я верю, сразу бы он поправился. Он же сам вспомнил про Андрюшку. А через чего вспомнил? Да через то, что хочется ему, чтоб малое дитё помогло ему избавиться от тяжких дум и от печалей… Чего так смотрите? Вам что, или жалко показать деду ребенка?

— Привезти Андрюшку можно, — согласилась Валентина. — Если Андрей Саввич сам пожелал, то мы с Ваней не против. Но поймите, мама, лечить, как вы сказали, радостью — это предрассудки. Не поможет Андрюшка своему деду, просто не сможет помочь.

— Обязательно сможет! — уверенно заявила мать. — И еще как! Привезите его сегодня, и пусть он у нас живет. Да и вам пора перебираться в отцовский дом.

— Последняя электрокардиограмма, к сожалению, не показала улучшения, — говорила Валентина, стараясь убедить свекровь в своей правоте. — Достать бы лекарство — индерал. Этот новейший препарат имеется только в крайаптекоуправлении. Мой знакомый врач поехал в Степновск, я просила его раздобыть это лекарство в крае.

— Самое наилучшее лекарство — Андрюшка, — стояла на своем мать. — Ваня, иди к Петру, возьми у него машину, и сейчас же поезжайте в Предгорную.

— Поедем на мотоцикле, — сказал Иван, обращаясь к Валентине. — Как, Валя? Обернемся в один миг.

— Что ты, сынок, на твоем бегунке никак нельзя, — за Валентину ответила мать, — можно простудить мальчонку. Поедете на Петровой машине.

— Не даст Петро «Жигули», — сказал Иван. — Я знаю, как он оберегает свою машину.

— Как это так — не даст? Даст! — заверила мать. — Пойдем, Ваня, вместе. Если тебе Петро не даст «Жигули», то матери отказать не посмеет. Да и вообще Петя — парень сознательный, он поймет, какое это важное дело.

Не в пример Ивану и Валентине, Петро и его Марфенька, женщина круглолицая, дородная, поддержали мать.