Том 8. Литературные портреты, очерки

От Пти-Пьера мы узнали, что где-то на старых крепостных валах («фортификасьон», как певуче называл их Пти-Пьер) есть дешевое кафе, где идет обмен сувенирами и устанавливается на них твердая обменная цена. Так, например, за один спичечный коробок с видом Арбатской станции метро дают три коробка с видом станции «Аэропорт», а за открытку с видом Царь-пушки можно выменять значок с гербом города Парижа.

Пти-Пьера держали в гостинице, очевидно, только для вящего оживления. Ему совершенно нечего было делать. В стеклянной граненой, как стакан, кабине лифта, пышно отделанной бронзой, с трудом помещался только один, и притом худой, человек. В лифт надо было вжиматься, пятясь и держа руки по швам, иначе в нем нельзя было повернуться. Шотландец, например, не мог пользоваться лифтом. Он просто не влезал в него по своим габаритам.

Но это обстоятельство его нисколько не сердило.

Поэтому занятия Пти-Пьера сводились к тому, чтобы вызывать сверху пустой лифт и по любому поводу прыскать от смеха. Поводов для этого было достаточно.

Например, один из русских в первый же вечер приезда в Париж бродил по городу до поздней ночи, устал до изнеможения и уснул на скамье па бульваре около ворот Сен-Дени.

В четыре часа ночи его привел в гостиницу пожилой бравый «ажан». Иначе русский мог бы заблудиться, как говорил Пти-Пьер, «на всю жизнь». Вот это номер, а!

Ажан долго обсуждал с портье-малайцем этот случай в то время, когда русский уже спал в своей комнате глубоким сном.

— Я сразу же догадался, — говорил ажан и подмигивал, — что это не какой-нибудь наш бульвардье. Он спал, как бебе, этот большевик из Москвы. На бульварах редко так спят. Страх заставляет людей все время ворочаться и просыпаться. Утром я к вам наведаюсь, узнаю, как он себя чувствует. Это не будет с моей стороны неучтиво?

— О-о-о! Конечно, нет! — восклицал приторный портье. — Возможно, что он даже угостит вас чашечкой кофе и аперитивом. Русские — щедрый народ!

— Если у них есть деньги, — замечал ажан, выжидательно глядя па портье, будто тот мог знать содержимое бумажника у русского.

— Натурально! — соглашался портье. — Если у них есть чем пошуршать в кармане.

Утром случилось нечто невероятное: русский не только угостил ажана в ресторане при гостинице чашкой кофе, но подарил ему бутылку настоящей русской водки.

Это событие было равносильно сильнейшему взрыву газа (в Париже газ взрывается в квартирах то тут, то там по нескольку раз в день). Вся гостиница, а потом и весь окрестный квартал шумели об этой бутылке водки до вечера. Каждый из служащих гостиницы довольно ясно, но по-разному рисовал себе торжественную картину распития русской водки в семье ажана. Смеху не было конца. Во всяком случае, Пти-Пьер весь день прямо скисал от смеха.

В небольшом круглом зале стоял зеленоватый сумрак. Посетители молчали. Только из сквера за окнами доносились требовательные крики детей.

Среди зала на постаменте возвышалась мраморная загадка — обнаженная женщина с отбитыми руками.

Для всех посетителей было совершенно очевидно, что па протяжении многих сотен лет еще не было создано человеком ничего более прекрасного. И будет ли создано впредь, неизвестно. Поэтому посетители говорили вполголоса.

Молодая изможденная женщина крепко держала обеими руками за локоть дряхлого старика и тихо, сердясь, говорила ему:

— В наше время уже нет таких женщин. Нет! Перед ней мы выглядим просто уродками, прачками. Где же твоя непрерывная эволюция к лучшему? Ты потратил жизнь, чтобы ее доказать.

Старик молча смотрел, подняв голову, на Венеру Милосскую.

— Мы стали за эти сотни лет гораздо хуже, — жестко сказала женщина. — Напрасно было просиживать всю жизнь за столом и писать книги о будущей красоте человека. К чему ты их писал? Обманывал самого себя! Пойдем отсюда! Тут для тебя слишком душно.

— Посади меня здесь и уходи, — тихо попросил старик, — Может быть, мне повезет, и я умру около нее.

— Ты давно уже об этом думаешь, — сказала, вздохнув, женщина, неожиданно наклонилась и ласково поцеловала у старика жилистую руку. — Как хочешь. Я зайду на час в магазин «Самаритэн» около Нового моста. Потом приду за тобой, мой милый.

Она подвела старика к банкетке — неудобному дивану без спинки — н ушла.

Старик сел, оперся ладонями о набалдашник палки н замер. Служитель внимательно посмотрел на него и отвернулся.

Я сел рядом. Старик зашевелился и сказал, не глядя на меня, очевидно, самому себе:

— Ей нужно солнце, а не этот пыльный зал. Солнце! Чтобы ветер шевелил волосы.

Он стих. А я, глядя в глаза богине, подумал, что старик высказал простую и потому наивную истину. Поэтому, уходя, я сказал старику;

— Вы совершенно правы, мосье. Надо верить в совершенствование человеческой природы. Именно так следует думать.

— Благодарю вас, — устало ответил старик и даже чуть привстал, опираясь на палку.

Я вышел из Лувра на площадь, раскаленную сентябрьским полуднем. В тенистом сквере я сел около статуи Агасфера, прислонился к спинке скамейки и закрыл глаза. Тотчас мысли, как солнечные зайчики, помчались передо мной в красноватом мраке.