Том 9

Для самого Глендона несколько раз во время боя наступали такие моменты, когда малейшая оплошность, малейший просчет могли подставить его под удар тяжелого, как молот, кулака противника и принести ему поражение, но в нем жила почти сверхъестественная способность точно ощущать время и дистанцию, и он не терял уверенности в себе, хотя несколько раз попадал в очень трудное положение. Никогда еще он не проигрывал, ни разу не был сбит с ног и всегда чувствовал себя настолько сильнее противника, что даже не помышлял о нокауте.

К концу пятнадцатого раунда оба бойца были в отличной форме, разве только дыхание у Пауэрса стало чуть прерывистее, и многие зрители в первых рядах уже бились об заклад, что он «выдохнется».

Перед ударом гонга, возвестившим шестнадцатый раунд, Стюбнер наклонился к самому уху Глендона, сидевшего в углу, и прошептал:

— Возьмешь его сейчас, а?

Глендон только тряхнул головой и насмешливо расхохотался в лицо перепуганному менеджеру.

Прозвучал гонг, и с первой секунды шестнадцатого раунда Пат с удивлением почувствовал, что Пауэрс разошелся вовсю. Настоящий вихрь ударов обрушился на Глендона, и он с трудом избегал серьезных повреждений. Он блокировал удары, входил в клинч, уклонялся, отступал, а противник прижимал его к канату и встречал новым градом ударов, как только он бросался в центр ринга. При этом Пауэрс неоднократно открывался кулаку противника, но Глендон никак не желал нанести свой знаменитый молниеносный удар, — он приберегал этот удар для восемнадцатого раунда. За весь бой он ни разу не выказал всю свою мощь, ни разу не ударил в полную силу.

В течение первых двух минут Пауэрс не давал Пату передышки, он словно с цепи сорвался. Еще минута — раунд будет окончен и синдикат игроков потеряет все ставки. Но эта минута так и не наступила. Вот боксеры сошлись в клинче посреди ринга — самом обыкновенном клинче, каких уже было много; Пауэрс рвался и нажимал все крепче. Глендон отвел его ударом левой — коротким и легким ударом в скулу. Таких ударов по ходу боя он уже наносил десятки. К величайшему своему удивлению, он почувствовал, как Пауэрс сначала повис у него на руках, потом стал опускаться все ниже, словно его не держали обмякшие, дрожащие ноги. С грохотом упал он на пол, перевернулся на бок и остался лежать без движения, закрыв глаза. Судья, склонившись над ним, отсчитывал секунды.

При возгласе «девять!» Пауэрс затрепетал, как будто тщетно пытаясь встать.

— Десять — и аут! — крикнул судья.

Он схватил руку Глендона и высоко поднял ее над беснующимся залом, в знак того, что Пат победил.

Впервые в жизни Пат растерялся в ринге. Его удар не мог нокаутировать противника, Глендон готов был поручиться головой. Ведь он ударил не в челюсть, а просто сбоку, по скуле, он знал, что удар пришелся именно по лицу, — безвредный удар. А между тем его противник упал. Как здорово он разыграл нокаут! С каким артистическим стуком он грохнулся на пол! Для публики это был несомненный нокаут, и кинооператоры закрепили эту комедию на пленке! Да, редактор правильно все предвидел! И какое же это оказалось жульничество!

Глендон посмотрел под канат, прямо в лицо Мод Сенгстер. И она тоже смотрела на него в упор, но глаза у нее были холодные и чужие, — будто она не узнает его, не видит. Встретив его взгляд, она небрежно отвернулась и что-то сказала своему соседу.

Секунданты Пауэрса вынесли его на руках, — казалось, это бесчувственный труп, а не живой человек. Секунданты Глендона уже бежали к нему с поздравлениями, но всех опередил Стюбнер. С сияющей физиономией он охватил обеими руками правую перчатку Глендона и закричал:

— Молодец, Пат! Я так и знал — сделаешь!

Глендон вырвал руку. И впервые за все годы, которые им пришлось провести вместе, Стюбнер услыхал, как Пат выругался.

— Убирайтесь к чертовой матери! — буркнул он и протянул руки секундантам, чтобы те сняли с него перчатки.

Глава восьмая

В этот вечер, выслушав безапелляционное утверждение редактора отдела, что на свете нет ни одного честного боксера, Мод Сенгстер тихонько поплакала в подушку, потом разозлилась и, наконец, заснула, горько негодуя и на себя, и на боксеров, и на весь мир в целом.

На следующий день она села писать статью о Генри Аддисоне, которой так и не суждено было увидеть свет. Занималась она в кабинетике, выделенном для нее в редакции «Курьера». Тут все и произошло. Отложив на минуту статью, Мод смотрела на заголовок в дневном выпуске: объявляли о матче Глендона с Томом Кэннемом, — как вдруг мальчишка-рассыльный подал ей карточку. Мод прочла имя Глендона.

— Скажи, что я занята, — приказала она мальчику.

Тот через минуту вернулся:

— Он сказал, что все равно войдет сюда, только лучше бы вы ему сами разрешили.

— А ты сказал, что я занята? — спросила она.

— Как же, сказал; а он говорит, что все равно зайдет.

Мод промолчала, но мальчик в полном восторге от настойчивого посетителя объяснил, захлебываясь и торопясь:

— Я его знаю. Он сильней всех! Захочет — такого тут наделает, что всю редакцию разнесет! Это же Глендон-младший, тот, что вчера победил!