Третья истина

В этой комнате она не была со дня торжественного посещения «замка», но в ней и в обычное время не так, как в других. Может быть, из-за оружия? Его здесь больше, чем в оружейной — небольшой комнатке, примыкающей к гимнастическому залу. Она потянулась к самой красивой шпаге, с фигурным золоченым эфесом. Ой, он же не разрешил трогать оружие, а разрешил другое — найти в секретере что-нибудь интересное.

Она выдвинула сразу два ящика. О-о-о! Глаза разбегаются. Книги, наброски, альбомы, какие-то точеные палочки, инструменты и кисти, необычные мелки в большой коробке. А вот кусок дерева и резец — острый-преострый. Это будет еще один кораблик, наверное, каравелла. Только маленькая, как ладонь. На передней части кораблика вырезана голова кошки! Да, Виконт рассказывал как-то, что кошка всегда садится у борта, обращенного к дому, поэтому моряки из суеверия часто изображали кошачью морду на носу корабля — знак того, что корабль вернется. А прямо над ушами кошки — деревянное кольцо. Как же оно вдето, оно же цельное? Оснастки у крохотной каравеллы пока нет. Может, она глубже, в ящике? Лулу пошарила — и нащупала пачку бумаг. Тоже рисунки? Нет, что-то написано. Какой-то листок выскользнул из пачки. Много французских слов. И она, не задумываясь о том, хорошо делает или плохо, залпом прочла текст, написанный ровным наклонным почерком:

«Ma chère marraine![39] По возвращении Вы найдете у себя в столе все, чем я занимался в последнее время в хранилищах музея фон Штиглица (куда я все же попал и счел это большой удачей), включая несколько миниатюрных копий sculptures antiques.[40] Там же, и это доставит Вам радость, я знаю, — la première édition académique en un volume[41], и с автографом Пушкина. Vous pouvez vous imaginer, comme ce livre est rare![42] Мне это попалось в руки случайно, в более чем скромной букинистической лавке на Литейном.

Об этом все. Я поймал себя на том, что просто оттягиваю время.

Сейчас — главное. Понимаю, что причиню Вам огорчение, и все же иначе будет хуже. Уехать по-мальчишески, тайком было бы недостойно — мне уже пятнадцать, не уехать — не могу.

Потому пишу Вам и прошу Вас, ne vous en faites pas.[43] Поверьте, я бы презирал себя, если бы остался, я уже презираю себя за два дня промедления. Продолжаю видеть Петра, помня, что между нами это „le bâtard“[44]. О драке Вам расскажут, и подробно, другие… Я не могу. Сознаю, что позволил себе la folie[45], не смог держать себя в руках…»

Только теперь Лулу поняла, что это письмо и, видимо, важное, кто-то собрался уезжать, произошла какая-то ссора. Это некрасиво, читать чужие письма, но она никак не могла заставить себя положить его на место. Сознание помимо воли выхватывало отдельные строчки. Вот зачеркнуто… Что же это? Наконец она разобрала: «Если бы он не был Вашим сыном…», а потом зачеркнуто так резко, что даже бумага разорвалась. И дальше: «Я помню все, что Вы мне говорили: „peinture, Academic des Beax-Arts“[46] и постоянное „Paul est artiste“[47], но для меня это теперь отрезано ….»

Лулу быстро взглянула на обращение — дорогая крестная и это… «Поль». Глотая написанное, она не сообразила — это же Виконт писал! Писал ее бабушке! При Лулу он чаще говорит «Елена Александровна», вот она и не поняла сразу. Но как же? Куда он уехал тогда? Кто этот Петр? Ах, да, там же сказано «если бы он не был вашим сыном»… Получается, это об ее дяде? Странно, она слыхала, что его зовут Семен… И Виконту тогда было пятнадцать лет, всего на три года больше, чем ей сейчас. И что такое bâtard?

Сотня мыслей теснилась у нее в голове, жгуче хотелось узнать, что же случилось тогда, что ответила бабушка, почему это письмо находится среди бумаг? И этот совсем незнакомый пятнадцатилетний Виконт… Как это он сказал сегодня про нее? «Совсем другой человек…» Вот и здесь — совсем другой! Она не может подобрать слова — взволнованный, оскорбленный? Но такой понятный и близкий!

Лулу посмотрела в конец письма. Да, точно. Вот подпись Paul и рядом зачеркнуто, можно разобрать только «ne soyez pas tristes pour moi» [48] и приписку «Вероятнее всего, буду служить на флоте».

Она расстегнула воротничок платья. В комнате очень тепло или это ей жарко от волнения? Значит, он тогда стал моряком? А говорил, что никогда не был матросом? Что же другие бумаги в пачке? О! Это все узкие, уже знакомые буквы, написанные бабушкой. Значит пачка бумаг — ее письма, а это, видимо, было вложено среди них и выпало. Внезапно ей стало ужасно стыдно. Что же она делает? Роется в чужих бумагах, узнает чужие тайны… Если бы Виконт увидел!

Кровь прилила к лицу — шаги у двери, их она ни с чьими не перепутает. Захваченная врасплох, чувствуя себя последней из преступниц, она в панике задвинула ящик, захлопнула крышку секретера и через плечо глянула на дверь.

— Выспалась? — Виконт улыбался на редкость ласково. Незаслуженно ласково!

Лулу торопливо кивнула, пряча глаза. Он обратил внимание, что она сидит у секретера?

Он подошел и похлопал ее по руке:

— Не смущайся. Проснулась и не поняла, где ты и что ты? Угадал?