Три сердца и три льва

Действительно, на обратном пути я смогу превратиться в волка и несколько сбить свою злость. Если же я попытаюсь с нею спорить прямо сейчас и выскажу все, что чувствую, остаток ночи будет… Это будет уже не ссора, а целый Армагеддон.

– Пойдемте.

Он поцеловал ей руку. Она попрощалась таким нежным, таким дрожащим голоском, словно влюбленная в первый раз школьница.

У Маледикто был фонарик, который бросал на дорогу маленькую прыгающую лужицу света, выхватывая из сгущающейся перед нами темноты то камни, то кусты полыни. Лунное зарево над восточным кряжем разгоралось все ярче. Я чувствовал, как звенят мои натянутые нервы. Какое-то время мы наискось поднимались по склону. Тишину нарушало лишь поскрипывание наших туфель.

– Вы не побеспокоились взять с собой светильник, сэр, – сказал наконец Маледикто.

Я хмыкнул. С какой стати говорить ему о колдовском зрении? Я также ничего не сказал ему о том, что я волк-оборотень, которому, чтобы переменить обличье, не всегда нужно использовать фонарик.

– Итак, вам придется взять мой, – продолжал он, – в противном случае обратный путь может оказаться чрезвычайно опасным.

Я знал это. Обычный человек был бы подобен слепому на этой тропе – даже при ярком лунном свете. Тропа почти стерлась, разглядеть ее было трудно, и все вокруг сделалось искривленным и заполнилось тенями. Если человек потеряет голову, он будет бродить, сбившись с пути, до самого рассвета или, скорее всего, свалится в пропасть и разобьет себе череп.

– Я зайду за ним завтра вечером. – Маледикто удовлетворенно вздохнул. – Ах, сэр, ваше прибытие сюда – это такое редкое счастье! Новобрачные так переполнены любовью, а Сибелита томилась, пылая, столь же долго, как и Амарис.

– Ваша сестра? – спросил я.

– Да. Не хотите ли, если вас не затруднит, встретиться с ней этой ночной порой?

– Нет.

Снова воцарилась тишина. Мы спустились в окруженное утесами ущелье. Там было темно, как в утробе. Я уже не видел ничего, кроме тусклого отблеска воды и лунного сияния наверху. В свете холодных и очень далеких звезд я рассмотрел утесы, что возвышались надо мной. Утесы походили на клыки. Казалось, что мы с Маледикто – последние люди на земле, оставшиеся в живых.

Он остановился. Его фонарик вдруг потух.

– Доброй ночи, синьор Матучек! – крикнул он и звонко расхохотался. В его очаровательном смехе звучала злобная радость.

– Что? – Сбитый с толку, я заморгал, всматриваясь во мрак. Тьма сомкнулась вокруг меня. – Что вы имеете в виду, черт побери? Мы еще не дошли до замка!

– Согласен. Отправляйтесь туда, если вы того хотите… и если сможете.

Я услышал, как он отправился по тропинке обратно. Камешки под его ногами уже не хрустели. Шаги были мягкие, быстрые, словно прыжки зверя. Он направлялся к нашему дому.

Мгновение я стоял, словно вылитая из свинца статуя. Я слышал малейшее движение воздуха, шорох полыни. Слышал океан. Затем грохот сердца заглушил все другие звуки.

– Джинни!!! – завизжал я и кинулся вслед за ним. Ноги соскользнули со скалы, я упал, разбив до крови руки. Шатаясь, поднялся. Отвесные утесы и обрывы швырнули обратно мои проклятия. Спотыкаясь, я спустился вниз по откосу, продираясь сквозь кустарники и кактусы. Потом споткнулся обо что-то. Снова упал. На этот раз я ударился головой о булыжник. Удар не был серьезным, но боль пронзила все тело, в глазах взорвались огни, и минуты две-три я лежал без сознания.

Глава 15

И тогда я почувствовал в ночи чье-то присутствие. Сквозь безнадежность одиночества, что струилась отовсюду и захлестывала мою душу, я различал натянутую струной надежду.

Мой пристальный взгляд скользнул по переходящему в пропасть откосу. За пропастью тускло мерцало море. Рассудок мой большей частью вернулся. Маледикто искусно убрал меня со сцены. Вероятно, и убил бы, не будь моей тренировки, не принадлежи я к особой разновидности homo sapiens. На это он не рассчитывал. У меня было в запасе чуть больше, чем он догадывался. Например, колдовское зрение.

Я пробормотал формулу и почувствовал, как сетчатка глаз изменилась. Теперь я мог видеть на мили. Разумеется, то, что я видел, было нечетким, расплывшимся. Человеческий глаз не может должным образом сфокусироваться в лучах инфракрасного света. Но я начал узнавать местность, затем приблизительно определил путь и помчался к дому.

Было жутко. Я бежал слишком медленно, а Маледикто передвигался с недоступной для человека скоростью.

Над холмами поднималась луна. Было почти полнолуние. Изменение произошло раньше, чем я осознал, что хочу этого. Я не стал останавливаться, чтобы раздеться, – на ходу сорвал с себя одежду и понес ее в пасти. Побывав в волчьих челюстях, она тут же превратилась в лохмотья. Остались лишь шорты. Впрочем, в тот момент я об этом не задумывался.

Глаза волка не позволяли видеть далеко. Но обоняние вело меня по собственному следу на утоптанной траве.