Три стервы

Особо интригующим был последний раздел, где она объясняла, что, помимо всего прочего, подобные операции часто давали некоторым игрокам спекулятивные возможности и увеличивали опасность мошенничества, например, путем использования инсайдерской информации. Почему она писала об этом? Почему так точно предвидела вероятные злоупотребления? Эма была убеждена, что Шарлотта слышала о каких-то аферах и именно поэтому их упоминала. У всех, кто был в курсе операции “Да Винчи”, наверняка имелся соблазн обзавестись долями предприятий, которые вот-вот станут гораздо более прибыльными, получив в свое управление общественное имущество.

К сожалению, Шарлотта никого персонально не называла. Тут она была довольно уклончива, говоря лишь о “риске” или “вероятности”. Если бы она указала конкретные имена или структуры, Эма заполучила бы золотую тему с возможностью, основываясь на Шарлоттиной работе, разоблачить противозаконные действия. Но сейчас, если объективно оценивать полученную информацию, она не владела ничем осязаемым, что стоило бы обнародовать.

И что теперь? Все, что она могла сделать, это отнести досье в полицию. Поскольку оно, как минимум, доказывало более чем серьезные разногласия между Шарлоттой и ее руководством. И сыщики сумеют использовать эту информацию лучше, чем Эма, или возобновят расследование. Жиль и Гонзо были правы: пора ей проявить гражданскую ответственность.

Выяснить, куда идти и к кому обращаться, было довольно сложно. В конце концов Жиль, правда, неохотно, но все же назвал ей имя следователя, который вел дело. С ней договорились о встрече уже на завтрашнее утро, и она выложила досье на стол едва ли не с торжествующей улыбкой. Сыщику было лет пятьдесят, по его лбу горизонтально пролегла морщина размером с хороший ров. Он посмотрел на Эму с усталой иронией.

– Это что? – спросил он.

Эма принялась объяснять ему гипотезы относительно Шарлоттиной работы и в заключение подвела итог:

– Возможно, это та сторона ее жизни, на которую вы мало обращали внимания, и это может помочь вам вернуться к расследованию.

Он покивал:

– Очень мило с вашей стороны, но, знаете, дело закрыто. Все свидетельствует о том, что ваша подруга покончила с собой.

– Да, но именно этот элемент позволяет взглянуть на обстоятельства ее смерти под другим углом. Разве нет?

Полицейский немного смутился. Перелистал досье, не прочел ни строчки и закрыл его. Его лицо приняло отстраненное и одновременно огорченное выражение.

– Я очень хорошо понимаю, как тяжела для вас вся эта история. Ваше досье наверняка очень интересно, и, возможно, вы правы и оно раскрывает не совсем законные вещи, связанные с работой мадемуазель Дюрье. В лучшем случае оно может объяснить мотивы ее поступка, но не дает никаких оснований для того, чтобы вновь открыть дело. Мне бы не хотелось сообщать вам лишнюю информацию, но, возможно, вам будет легче примириться с фактами, если я скажу, что мы располагаем неопровержимыми доказательствами самоубийства вашей подруги.

Эма посмотрела на него; она ему не верила ни на грош.

– Извините, что настаиваю. Я знаю, что вы думаете. “Еще одна из тех, кто смотрит слишком много сериалов и кому повсюду мерещатся заговоры”. Но всякий раз, углубляясь в это досье, я находила в нем все более мутные элементы.

Голос полицейского стал еще мягче.

– Уверяю вас, по этому делу у нас нет никаких сомнений. Мадемуазель Дюрье не была убита. – Он прочистил горло. – Скажу вам в частном порядке, ради того, чтобы вы перестали так мучиться, нам доподлинно известно, что ваша подруга приобрела оружие, которым причинила себе смерть. Мы нашли в ее вещах доказательство покупки, совершенной за неделю до гибели.

Эма застыла на стуле. С этого мгновения она больше не слышала собеседника. Она, естественно, едва не ответила ему, что Шарлотта могла купить пушку именно для того, чтобы защитить себя, потому что ей угрожала опасность. Она могла бы попытаться убедить его, что, соберись Шарлотта покончить с собой, она выбрала бы не такой жестокий способ (даже если близость годовщины смерти Курта Кобейна до некоторой степени противоречила этому утверждению). Но в этот момент в глубине ее души стала набирать силу уверенность в безнадежности дальнейших попыток. Возможно, из-за этого “доказательства покупки”, возможно, из-за спокойного голоса, звучавшего словно глас мудрости, а может, вследствие усталости от безуспешных поисков, не дававших ей покоя долгие месяцы. В любом случае ей становилось ясно, что надежда когда-нибудь узнать доподлинно, был ли это суицид или убийство, решительно и бесповоротно покинула ее. На это раз все было кончено.