Тринадцатая девушка Короля

— А слышали ли вы, детки, какие нонче слухи по Красногорью ходят? — промокая жирные губы краем льняной салфетки, спросил он.

— И какие же? — процедила я.

— Говорят, будто в прошлом году не двенадцать, а целых тринадцать девушек королевских прибыло. И тринадцатую, говорят, до сих пор так и не нашли…

И на Рейку таким долгим, неприятным взглядом посмотрел.

— Правда? — хмуро спросила я.

— Правда, детка, правда, — зажмурился довольно, — и вот я подумал, сколько может стоить информация о том, что одна из моих дочерей мне и не дочь вовсе…

Да в гнилые воды все! B моржий омут!

— А действительно? — я щелкнула пальцами и салфетка, которую Папаша сжимал в кулаке, взметнулась в воздух и зависла у «родителя» над головой. — Сколько? Если вдруг узнают, что некто неизвестный беглой королевской девушке фальшивый паспорт сделал, укрывал ее, шантажировал, даже Веселым домом угрожал… Ведь угрожал, Рейка?

— Аг-гуф, — простонала в ужасе подруга и горло прочистила. Ну уж нет, сегодня обойдемся без ее пения. Я оглянулась через плечо, вся такая строгая и злая, и Рейя впервые не стала спорить и настаивать на своем, а просто заткнулась.

— Что будет, если вдруг станет известно, кто шерховский мундир заказал, а?

И тут папаша побледнел. Нет, не так даже, он посинел почти, вскочил с места, сжал в кулаки огромные ручища и открыл рот, чтобы заорать, или просто побольше вдохнуть воздуха, или еще морги знают зачем… Побагровел весь до черноты, схватился двумя руками за внезапно ставший тесным воротник и вдруг рухнул лицом вниз, прямо на заставленный многочисленными тарелками стол.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. СЛЕДСТВИЕ ВЕДУТ ЗНАТОКИ

Отбушевав, буря ворчливо спряталась за гору и, конечно, поглядывала еще оттуда краем грозового облака, но оно уже никого не пугало — народ массово вывалил на улицы Красных Гор и то ли просто жмурился на яркое солнце, то ли пытался подсчитать размер нанесенных непогодой убытков. Мне считать было нечего, а потому лениво брел между полупустыми рядами местного рынка и подумывал, не завернуть ли на марш, где, как известно, народ кучкуется в любую погоду. Не удивлюсь, если они станки и на время бури не закрывали.

Снег скрипел под ногами, художник — по слухам, страшно талантливый — пообещал явиться прямо в Храм, но не сейчас, а если господин шерх позволит, ближе к ужину. Господин шерх, понятное дело, не мог не купиться на «господина шерха» и, благосклонно кивнув, согласился:

— К ужину, значит — к ужину.

И после этого побрел по улицам города. B смысле, я побрел. Настроение было до омерзительного прекрасное — у меня даже пальцы в дырявых сапогах не мерзли, заразы, и уши не покалывало от неслабого морозца, а что касается совести — так та вообще молчала, словно с ней внезапно приступ амнезии случился, и она начисто забыла о том, что у нас с ней мундир увели. B общем, как я и сказал, настроение было замечательным, и самым противным в этом было то, что я точно знал — ни во что хорошее оно обычно не выливается. Уж если с самого утра пришла в голову опрометчивая мысль о том, что жизнь прекрасна и удивительна — жди беды.

Поэтому я не особо удивился, когда откуда-то издалека вдруг донеслось надрывное и не вполне искреннее:

— Уби-и-и-и-и-л-и-и-и!!!

Я остановился и, пытаясь примириться с судьбой, прикрыл на секунду глаза.

— Как есть уби-и-и-и-и-л-и-и-и, ироды!! — донеслось до моих ушей. — Ой, на кого ж ты нас…

Обреченно опустив плечи, я, а кроме меня еще человек десять, праздно и не очень шатавшихся по улицам Красных Гор, развернулись на звук голоса и, будто умертвия на свет луны, побрели вдаль.

— А ты ж мой касатик! А ты ж мое солнышко! А ты ж моя ягодка яхонтовая! Ой, а я ли тебя не любила, я ли уста твои сахарные не целовала, я ли ноженьки твои не омыва-а-а-а-а-ла… Убили, ироды, уби-и-и-и-и-ли…

Я без особого интереса вслушивался в доносившиеся до меня причитания, эгоистично надеясь, что к тому моменту, как я доберусь до места преступления, кто-нибудь эту крикунью уже успеет успокоить. В хорошем смысле этого слова.

— Эй, паря! — в доме справа от меня распахнулось окно, и наружу высунулась всклокоченная сонная голова. — Помер, что ли, кто?

Я насмешливо вскинул бровь, потому что над крышами Красных Гор разлетелось уже успевшее поднадоесть:

— Уби-и-и-и-и-ли-и-и-и!!!

— Ну, ни туя ж себе, — проговорила голова, — а мы с ним только дня четыре назад в инне у Папаши поспорили, кто из нас раньше окочурится. Я ему говорю, коли ты, так я тебе все похороны оплачу, а уж коли я…

— Простите, уважаемый, — я с заинтересованным видом повернулся к говорившему, хотя еще миг назад намеревался пройти мимо, — а вы, стесняюсь спросить, по тембру…

— Ироды… — раздалось вслед за «убили» и я поднял кверху указательный палец.

— …вот этого вот смогли определить, кто у нас тут покойник?

Мужик на мгновение задумался: губы поджал и шевельнул косматой бровью, будто раздумывал, ответить на мой вопрос или засунуть мне его назад в глотку.