Трое из навигацкой школы (Гардемарины, вперед - 1)

- Софья, девонька, - старуха молитвенно сложила руки. - А мне-то говорили - девица в дому. Дак это ты... А что это на тебе такое странное?

Странницу Веру Софья знала с детства. Когда-то в суровую, морозную зиму она осталась при монастыре и полгода состояла в няньках при Софье, потом опять ушла странствовать, но всегда возвращалась, не забывая принести своей любимице то глиняную куклу, то ленту в косы.

- Ты зачем здесь, нянька Вера?

- На харчи пришла. Дом Пелагеи Дмитриевны сейчас странноприимный. А сама-то она уехала.

- Уехала? Ладно, потом поговорим. Слушай меня внимательно. Я сейчас назад побегу, а то хватятся. Как стемнеет, приходи к моему окну. Оно в сад выходит... на втором этаже, а чтоб приметнее было, я свечку на подоконник поставлю и петь буду. Только приходи! Матерью покойной заклинаю! - И Софья, подобрав до колен платок, побежала назад.

Когда Агафья вернулась в баню с переменой белья, то застала свою подопечную за странным занятием. В большой, дымящейся лохани Софья яростно стирала синюю шаль.

- Что это вы делаете, барышня? - строго спросила горничная.

- Убирайся, не твоего ума дело!

- Чи-во? - И не успело смолкнуть раскатистое "о-о-о" Агафьиного гнева, как ей в лицо шмякнулась мокрая, скомканная шаль, а затем и вся бадья с горячей мыльной водой была опрокинута на ее голову. Оглушенную, ослепленную и визжащую, Софья вытолкнула ее в предбанник, села на лавку и спокойно стала выдирать из кос запутавшиеся в них репьи.

На обратном пути Софья не услышала и слова упрека, но ключ в замке щелкнул, не таясь, откровенно показывая, кто хозяин положения.

Но не успела горничная переодеться в сухое, как по дому раздался не кличь - вопль:

- Агафья!

- Крапивное семя, бесово отродье, - прошептала горничная и бросилась в комнату к Софье.

Девушка стояла у окна и рассеянно следила, как метались солнечные блики по стволу липы, высвечивая листья и темные гроздья крупных семян. Она казалась совсем спокойной.

- Бумагу и чернил.

- Бумагу? Зачем вам?

- Тебе-то что? Песню буду слагать.

- Не ведено, - сказала Агафья хмуро. - Пелагея Дмитриевна не велели.

- Это почему? - Софья круто повернулась и уставилась на Агафью темными, злыми глазами.

- А потому что известно им, кому вы будете слагать ваши песни, ответила горничная и, испугавшись сорвавшейся фразы, прикрыла рот рукой, но так велика была в ней злоба на эту замухрышку монастырскую, что не утерпела и, нагловато прищурившись, сиплым от волнения голосом прошептала: - Тетушка ваша знает, с кем вы из монастыря бежали.

- С кем же я бежала? - процедила сквозь зубы Софья и непроизвольно сжала кулаки.

- Постыдились бы, барышня. Молодая девица... - проговорила Агафья нравоучительно, чуть ли не брезгливо, и начала пятиться к двери, стараясь не смотреть на девушку, таким страшным и жестким стало у нее лицо.

- С кем бежала? - повторила Софья и вдруг бросилась к Агафье, вцепилась руками в атласную душегрейку. Ополоумевшая горничная рванулась, заголосила, но девушка встряхнула ее и, уткнув колено в мягкий живот, прижала к дверному косяку. - Говори!

- Убивают, - дребезжаще пискнула Агафья.

Собрав последние силы, она отклеила, отпихнула от себя девушку и выпала в открытую дверь.

"Галуны золотые на душегрейке так и затрещали. Заживо вспорола... рассказывала Агафья полчаса спустя сестрам-монахиням. - Как я живая выскочила - не помню! "Срамница вы! - кричу, - блудница вавилонская! " А она знай хохочет сатанински и кулаками в дверь тра-та-та! "С ряженым гардемарином, -кричу, -из монастыря бежать! Где вы только с ним сговорились? " Тут она, бесноватая, и смолкла. Словно сам господь рот ей запечатал. А я в самую замочную скважину губы вложила: "Бесстыдство развратное! " А она молчит... Увезите ее, сестры, пока она дом не подожгла... "

Когда подоспело время нести племяннице обед, Агафья позвала с собой дюжего мужика Захара, оставленного барыней в городе для исполнения тяжелых домашних дел.

- Ружье взять аль как? - усмехнулся в рыжую бороду Захар. Предосторожность Агафьи была напрасной. Ни жестом, ни звуком не ответила Софья на их приход. Она лежала ничком на лежанке, лицо в подушке, руки обхватили голову, словно спрятала ее от чьих-то ударов.

- Она же спит. Чего боишься? - насмешливо спросил Захар.

- Кошка бешеная, - прошептала Агафья и поспешила из комнаты.

Остаток дня Софья пролежала, не поднимая головы. Узорная тень от решетки поблекла, стушевалась, а потом и вовсе пропала, словно запутавшись в ворсе стоптанного войлока. Стены придвинулись к Софье, потолок опустился, комната стала тесной, как гроб, и только лампада в углу слала смиренный добрый свет.

- Вечер, - прошептала Софья. - Или уже ночь? Как же я забыла? Нянька Вера придет... Если бог хочет наказать, он делает нас слепыми и глухими. Куда смотрели мои глаза, зачем так быстро бежали ноги? Я даже имени его не знаю...

Захар вышел на крыльцо, перекрестился на первую звезду.

- Эдак все, - вздохнул, - чего от девки хотят? Скука скучная... - И поплелся закрывать да завинчивать на ночь ставни.