– Меньше всего меня волнует, каким я тебе кажусь.
– Сейчас говорит ваша темная сторона.
– Я могу повернуться к тебе другим боком. И уж поверь – ничего не изменится.
– Вы боитесь смерти, и за гнусными словами пытаетесь спрятать страх.
– Пока мы сидели здесь, я сотню раз умер. Теперь я знаю – намного легче умереть один раз, по-настоящему.
Адэр запрокинул голову. В дырах крыши серебрилось небо, а на душе выл ветер, гремел гром и хлестал дождь. Если ему не связали руки и не пристегнули к цепи, значит, неминуемая смерть близка. Чем заняты бандиты? Провожают ракшадов? Или делят деньги? Безусловно, важное занятие. Опять же важнее, чем он.
– Вам надо продержаться одну ночь, – проговорила Малика.
– Я попрошу крыс поедать меня медленнее.
– Мне нужна всего лишь ночь. На рассвете мы с Криксом придем за вами.
Адэр сел рядом с ней, прижался затылком к стене:
– Сколько метров до моря? Сто? Двести?
– Думаю, больше.
– Ты, вероятно, не знаешь, что при прыжке с большой высоты удар о воду все равно, что удар о бетон.
– Я знаю, как надо нырять.
– А вдруг там подводные скалы. Ты об этом не думала?
– Я не думала, что вы так быстро сдадитесь.
– Ты пытаешься подарить мне надежду, но не понимаешь, что навязываешь еще одну ночь кошмаров и мучений.
– Вам так не терпится умереть?
Адэр смотрел в черные глаза как в зеркало. Видел себя изнутри и снаружи и искал в себе силы отвернуться – отражение не нравилось: с виду он этакая заумная ехидна, а душа трясется зайчонком.
– Я не боюсь смерти в глобальном смысле слова, мы все когда-нибудь умрем. Но не хочу умирать долго и мучительно. И если мне суждено умереть сегодня, хочу, чтобы смерть была мгновенной.
Снаружи послышались шаги.
– Это за мной, – сказала Малика и поднялась. – За вами придут, когда стемнеет. Днем пещерные крысы не нападают на людей.
Адэр схватил ее за руку:
– Постой. – Сжал прохладные девичьи пальцы. – Обещаешь за мной вернуться?
– Обещаю.
– Я буду ждать.
Когда Жердяй вывел Малику из лачуги, Адэр уткнулся лбом в согнутые колени и обхватил руками голову.
***
Малика все поняла.
Скользнула взглядом по ленивым пенным облакам. Мун говорил, что облака бывают глубокого белого цвета, а небо – ярко-синим, бирюзовым, лазурным или серебристо-голубым.
Посмотрела на солнце, зависшее над горной вершиной, похожей на горлышко бутылки. Говорят, что цвет солнца зависит от высоты над горизонтом. Интересно, какое оно сейчас?
Конечно же, Малика, как и любая другая незамужняя моруна, различала цвета, но видела мир сквозь мутную пленку, которая странным образом делала краски бледными, тусклыми, будто разведенными грязной водой, и при этом не искажала четкость и резкость окружающей картины. Лишь познав плотскую близость с любимым и любящим мужчиной, моруна постигает все разнообразие цвета и его великую силу.
Взор Малики перескакивал с костра на горы, с торчащего из расщелины кустика на шумную стайку пичуг. Она старалась сохранить в памяти все размытые краски без оттенков. Скоро она погрузится в серый мир, ибо принесет себя в жертву. Только так она сможет отомстить.
Жердяй толкнул ее:
– Пошла!
Малика вдохнула соленый воздух и направилась к бандитам, сгрудившимся возле крайней хибары.
Внутри вдоль стен лежали горбатые тюфяки, валялись рваные одеяла и грязное тряпье. На перевернутой бадье сидел седой ребенок.
– Уйди, Вайс, – попросила Малика.
Мальчуган сполз на землю, втиснулся в угол и сжался в комок.
Хлопнула дверь. В хибаре сгустился и потемнел воздух. Малика повернулась к мужикам.
Молчат и прерывисто дышат. Глазеют слащаво, с вожделением. Жердяй облизнулся, покосился на пижона в кепке и алом платке на шее. Лысый голодранец с прыщавым лицом сплюнул через губу. Хлыст толкнул локтем Осу. Оса кивнул человеку в брезентовом плаще и капюшоне, скрывающем лицо.
Пока похотливая братия, удерживаемая силой взгляда, робела – переминалась с ноги на ногу, пыхтела и потеряно мялась, – Малика считала. Шестеро… Один остался возле лачуги Адэра. Двое возле расщелины сторожат невольников. Один на вершине утеса. Наверное, еще двое засели где-то на подступах к лагерю. Итого двенадцать. Значит, достаточно четверых, чтобы они перегрызли остальным глотки.
С двумя будет покончено здесь же, в этой лачуге. Следующими будут сторож Адэра и надзиратели горемык. Затем испустят дух караульные. Тот, что дежурит на утесе, вероятнее всего, бросится в бега. Возможно, его преследование затянется на всю ночь. Ближе к утру эти четверо передерутся. В конечном счете, останется один. И на рассвете она убьет последнего.
К полудню они с Адэром доберутся до «Рискового». Вечером она вернется сюда, чтобы привести в исполнение свой смертный приговор. Только бросится не в море, а на самую острую скалу. Она сама остановит свое сердце, ибо совсем скоро все ее чувства умрут, и исчезнет смысл бытия.
Ей суждено пробыть в сером мире всего лишь сутки. Сутки из двадцати двух лет – вычет невелик. А значит, жизнь прошла не зря.
Оса похрустел пальцами, склонил голову к плечу. С показной бравадой приблизился. Попытался растянуть рот в ехидном оскале, но так и замер, приоткрыв изреженный ряд желтых зубов.