— Теперь все ясно! — радостно воскликнула она. — Жак попал в ловушку, устроенную ему негодяями, затем под влиянием наркотика лишился сознания. Это было делом гнусного Бискара! Невиновен! Мой сын невиновен!
И, упав на колени, она целовала руки священника.
Бискар нанес не совсем удачный удар. Как видим, слабое дыхание жизни оставалось еще в теле несчастной и, призвав на помощь всю свою волю, она задержала приход смерти, чтобы спасти свою душу.
«Она любила Жака!» — сказал Бискар.
Да, и настолько, чтобы, прежде чем умереть, спасти его.
Исповедь была длинная, подробная. В этом отчаянном письме Изабелла рассказала вкратце почти всю свою жизнь.
И это было грозным обвинительным актом против Бискара, убившего ее.
Маркиз де Фаверей прочел вслух всю рукопись.
Окончив последние строки:
«Я, Изабелла, грешница, в ту великую минуту, когда я должна предстать перед Судом Всевышнего, объявляю, что все, здесь написанное, есть выражение чистейшей истины. Клянусь в этом. И умираю. Пусть простят все. Изабелла, герцогиня де Торрес.»
— Сударь, — обратился маркиз к обер-секретарю, — считаете ли вы теперь невиновность молодого человека вполне доказанной.
— Без сомнений, — отвечал чиновник.— Бискар уже заочно осужден на смерть, мы поставим на ноги полицию всего королевства, и на этот раз он от нас не ускользнет.
—А Жак?
— Невозможно сейчас же возвратить ему свободу. Но через час из государственной тюрьмы, где он теперь находится, он будет, перевезен в Ла-Форс [1]. Сегодня же все будет известно Его Величеству, и я убежден, что он подпишет помилование осужденного! Затем начнется пересмотр дела, и не пройдет месяца, как граф де Шерлю будет свободен!
— Целый месяц! Но мне можно же будет, по крайней мере, хоть видеть его! — простонала бедная мать.
— С той минуты, как будет подписано помилование, я обещаю вам это. Что же касается этих двух свидетелей, — прибавил он, указывая на Мюфлие и Кониглю, — хотя показания их и утратили теперь свою ценность, я все-таки считаю не лишним, чтобы они были в постоянном распоряжении суда. И мне кажется, что их арест необходим.
В ответ на это послышался двойной стон.
— Господин обер-секретарь, — сказал тогда Соммервиль, — вы верите моему слову?
— Конечно, сударь. Вы из тех людей, в слове которых нельзя сомневаться.
— В таком случае, позвольте мне взять этих людей на свою ответственность. Я ручаюсь за них, как за самого себя.
Обер-секретарь колебался.
— Я присоединяюсь к господину де Соммервилю и, в свою очередь, ручаюсь за этих людей, — сказал маркиз де Фаверей.
— Так пусть же будет по-вашему.
Мюфлие не мог удержаться, чтобы громко не выразить своего восторга.
— Вот молодцы, а? — воскликнул он.
— Первый сорт! — подтвердил Кониглю.
— И самое главное, сударь, — сказала Мария де Фаверей, — молодой человек еще томится в страшной камере смертников. Умоляю, освободите его, ради Бога, от этих ужасных страданий!
— Я не буду терять ни минуты, маркиза. Господа, — обратился он к Арману и Арчибальду,— не угодно ли вам отправиться со мной. Вы сами распорядитесь насчет перемещения осужденного.
Маркиза подошла к Арману.
— Поцелуйте его за меня! — шепнула она. — И скажите ему, что я его люблю!
— Ну, любезные мои Мюфлие и Кониглю, — сказал Арчибальд, отведя обоих друзей в сторону, — вы слышали? Я надеюсь на вас! Отправляйтесь сейчас же ко мне и не делайте ни шагу из своей комнаты. Дайте слово, что вы исполните все это в точности!
— Слово? О, с радостью даем его вам, господин маркиз, и если бы мы изменили ему, мы были бы подлецами из подлецов.
— Хорошо, я полагаюсь на вашу честность!
Бандиты гордо выпрямились и, важно прищурив глаза, многозначительно перемигнулись.
— Нашу честность! Ого! — произнесли они, более гордые и счастливые, чем если бы им дали бочку вина.
Маркиза и маркиз де Фаверей остались вдвоем.
— Ну что, счастлива ты теперь? — спросил он.
— Да! — прошептала она.
Бедная мать! Не спеши улыбаться будущему! Испытания твои еще не окончены. Твой коварный враг еще не побежден!
Мы оставили Жака спящим, несмотря на ужасные страдания последних часов жизни, тем глубоким сном, который у многих следует за чрезмерным возбуждением.
Когда он проснулся, было уже утро. Сладкие грезы унесли его далеко от мрачной тюрьмы, двери которой должны были открыться перед ним только для того, чтобы отправить его на казнь. И после таких снов каким тяжелым было пробуждение! Как ужасна была эта тюрьма, казавшаяся ему склепом, где томятся заживо погребенные!
Жак внимательно огляделся кругом. Вдруг он вздрогнул: в ногах у постели его сидел жандарм. Бледные, еще неясные лучи рассвета проникали через маленькое решетчатое окошечко. Жак так и впился глазами в этот луч, казалось, говоривший ему о жизни, свободе, о счастливом будущем. Бедный! Даже сейчас он был лишен покоя! Он чувствовал на себе пристальный взгляд своего стража. Только во сне принадлежал он сам себе!
— Который час? — спросил он.
И не успел еще жандарм ответить, как тюремные часы пробили два.
— Как вы думаете, сегодня совершится казнь? — спокойно спросил Жак.
Жандарм знаком отвечал ему, что не знает.