Царевна Софья

Помимо всех этих перипетий придворной борьбы положение Горна осложнялось интригами дипломатов враждебных держав. Шведский резидент Христофор фон Кохен не имел возможности заметно вредить датчанину, поскольку его собственное положение при русском дворе было весьма непрочным. Руководители российской внешней политики несколько раз указывали ему на дверь, но резидент под разными предлогами сумел задержаться в Москве. Однако Горн имел при царском дворе очень опасного противника в лице голландского посла Иоганна ван Келлера, который горячо отстаивал интересы Швеции и предостерегал русских дипломатов «слишком доверяться Дании».

— Поведение Швеции относительно Москвы безупречно, — утверждал он, — намерения ее вполне мирны и дружественны.

Это утверждение соответствовало действительности: шведский король всеми силами стремился сохранить мир с Россией, поскольку это позволяло ему удерживать захваченные в начале XVII века российские земли — Ингерманландию и Карелию.

Восемнадцатого июня 1683 года из Москвы в Стокгольм отправилось посольство Ивана Афанасьевича Прончищева, перед которым была поставлена задача добиться восстановления Кардисского мира (1661) с некоторыми изменениями. Серьезные переговоры с участием канцлера Бенгта Оксеншерны и других шведских дипломатов начались лишь в октябре. Было достигнуто принципиальное соглашение возобновить Кардисский трактат, «предав забвению последовавшие после него разногласия». Официальный договор был заключен 30 октября, и шведы обещали в скором времени прислать в Москву посольство для его окончательного подтверждения.

Между тем придворные интриги в российской столице продолжались. В июле 1683 года Борис Голицын пришел к Горну умолять его о помощи против Софьи, якобы строившей козни Петру. Он даже лично продиктовал датчанину письмо на латыни, адресованное королю Дании и содержавшее просьбу уговорить Францию, Англию и Бранденбург поддержать Петра в борьбе против Софьи, как можно скорее отправив послов в Россию.

В середине июля 1683 года Горн сообщил своему двору о секретных переговорах, которые провел с ним думный дьяк Емельян Украинцев, второе лицо в Посольском приказе, — тот якобы предложил заключить союз России с Данией, Бранденбургом и Францией против Швеции, у которой русские намеревались отобрать Ингерманландию и Карелию.^{233} Похоже, Горн выдавал желаемое за действительное.

Двадцать первого июля Горн посетил князя Василия Голицына, который в то время был болен и не выходил из дома. Он принял гостя в своей спальне, оставаясь в постели, поприветствовав его оригинальным заявлением:

— Я настолько же добрый и верный датчанин, насколько вы, господин фон Горн, честный московит.

Затем хозяин дома попросил датского посла отправить к королю курьера с письмом, в котором следовало подчеркнуть, как важно прибытие в Москву французского и бранденбургского дипломатических представителей:

— С ними в Москве пошли бы переговоры о заключении лиги, которая оказалась бы полезной не только Дании и России, но и Франции, и Бранденбургу. В наших общих врагах такая лига вызвала бы страх.

После этого Голицын перешел к конкретике:

— Как только мы в Москве узнаем, что план такой четверной лиги принят, мы потребуем от Швеции Ингерманландию и Карелию. Дания сможет предъявить от себя требования на Сконен и другие провинции. А если добровольной уступки со стороны Швеции не последует, надо будет подумать о более решительных средствах, так как дольше терпеть владычество Швеции в землях, принадлежащих царям и королю, нельзя.^{234}

Зачем руководитель российской внешней политики морочил голову датскому послу, если не собирался присоединяться к антишведскому союзу и не планировал никаких наступательных действий против Швеции, а наоборот, стремился к возобновлению русско-шведского мирного трактата? Ответ на этот вопрос очень прост: русские дипломаты рассчитывали, что разговоры о возможном присоединении России к франко-датско-бранденбургской лиге напугают шведов и сделают их более уступчивыми при обсуждении условий нового русско-шведского трактата. Так и вышло. Как справедливо заметил А. П. Богданов, «вместо того чтобы устрашить Россию, Швеция обеспокоилась сама. Не понадобились даже военные демонстрации с московской стороны. Кардисский мир был продлен на условиях Голицына, не наносивших урона Швеции, но и не признававших уступки России».^{235} (Имеется в виду, что в новом договоре не было закреплено право шведов на захваченные ими Ингерманландию и Карелию.)

В январе 1684 года в Москву было отправлено новое шведское посольство Конрада Гильденстерна, Ионаса Клингстеда и Отто Стакельберга. В инструкции Карла XI, врученной послам 7 января, указывалось, что они «должны добиться восстановления прежних дружественных отношений, так, чтобы все несогласия и недоразумения последних лет преданы были полному забвению и уничтожению».