Цена

Уолтер. Ты хотел жить настоящей жизнью. А это дорого обходится! (Он заметил, что, наконец, затронул в Викторе какую-то струнку.) Представь себе, я дошел до страха перед собственной работой. Под конец я не мог оперировать. Бывают случаи, когда, оставь человека в покое — и он может прожить еще год-два, а положи его на стол — и он может умереть у тебя под ножом. Практически решение зависит от тебя. И случается, что вытаскиваешь пустой номер. И на это можно идти, если твердо знаешь — ради чего. Или, наоборот, — если вообще об этом не думаешь. Так я и делал. До поры до времени. Потом у меня пошли неудачи, одна за другой, и за всеми ними стояло одно и то же — люди поступали ко мне от других специалистов с диагнозом: неоперабелен. И мне вдруг сделалась ясна цепь причин, заставлявших меня браться за это дело. Я трижды шел на риск, имея минимум шансов, и трижды терпел поражение. Но если так — спрашивается: как я могу идти на риск там, где умывают руки даже самые компетентные люди. Самый простой ответ: иду на риск, чтобы добиться невозможного, чтобы посрамить конкурентов. Ну что ж, великолепно! При одном условии: не углубляться и подавить в себе потребность узнать, что же лежит там, за этим? Но я углубился. И понял: там, глубже, лежит страх. Он лежит в самом центре моего существа и все эти тридцать лет направляет мои руки хирурга, и мой разум, и мое честолюбие.

Виктор. Страх перед чем?

Уолтер. Перед тем, что когда-нибудь со мной может стрястись (бросает взгляд на центральное кресло)… то же, что с ним. Однажды вечером узнать, что просто так, вдруг, ни с того ни с сего ты сбит с ног, раздавлен, унижен. Ты ведь знаешь, о чем я говорю? И не поэтому ли ты выбрал другой путь?

Виктор. Да, и поэтому. Хотя были и другие причины.

Уолтер. Вик, мне казалось, что главное — забраться на самую верхушку, а кончилось тем, что я завяз в болоте успеха и чековых книжек. Я стал неприкасаемым, я рисковал жизнью других людей, чтобы снова и снова доказывать самому себе, что обладаю сверхчеловеческой силой. Разница между тобой и мной в том, что ты никогда не утверждал себя за счет других людей. И я научился уважать это в тебе, Вик. Ты просто старался быть полезным людям.

Виктор поднял глаза, он колеблется, еще не зная, как отнестись к словам брата.

И разве не странно, что только недавно, на больничной койке, впервые с тех пор, как мы были мальчишками, я обнаружил в себе… братское чувство. Такое, каким оно когда-то было. И мне кажется, я даже знаю, как нам снова стать друзьями.

Виктор. Что ж, очень рад.

Уолтер. И я знаю, почему у тебя все так сложилось в семье — хотя в наше время это редкость. И почему твой парень в полном порядке. Вы правильно жили, вы счастливые люди, и вы сами это знаете.

Эстер. Ах, Уолтер! Я и сама не знаю — что я знаю!

Уолтер. Мне не дает покоя одна идея, пусть она покажется тебе нелепой, но прежде чем отвергать ее, очень прошу тебя — все-таки подумай. Насколько я понял, ты еще не решил, что делать дальше. Когда ты собираешься в отставку?

Виктор. Это решится на днях. Я еще думаю.

Уолтер. Так подумай и над тем, что я хочу тебе предложить. Мы ищем людей для нового дела. Работа административная — нечто вроде бюро связи между учеными и правлением фирмы. Мне уже несколько раз приходило в голову, что такая работа как раз для тебя.

Эстер. Лучше и не придумать!

Виктор. А что я там мог бы практически делать?

Уолтер. Идея пока еще существует в общей форме, но там понадобятся люди с определенными знаниями, которые…

Виктор. У меня нет диплома.

Уолтер. Но ты же когда-то занимался аналитической химией, математикой и физикой, и этого как базы тебе должно хватить. А если тебе захочется что-то освежить, походишь на вечерние лекции. Так как же?

Виктор. Хотелось бы узнать обо всем этом поподробнее.

Эстер. Если бы он наконец мог заняться наукой, это было бы так замечательно. Ведь это единственное, чем ему по-настоящему хотелось заниматься.

Уолтер. Я знаю. Очень жаль, что из этого ничего не вышло. (Повернувшись к Виктору.) А устроить тебя ничего не стоит! Я председатель комиссии, я могу сделать это запросто.

Входит Соломон, все с удивлением поворачиваются к нему.