Цена вопроса. Том 2

Но как объяснить появление Алексея Фокина, пусть и под именем Никиты Никоненко, у Анны? Именно у Анны, сотрудничающей с программой, тесно общающейся с Аркадием Михайловичем, серебровским куратором. У той самой Анны, которую назначили быть помощницей и якобы возлюбленной капитана Дзюбы. Можно, конечно, допустить, что утечка идет от кого-то из задействованных в программе, но… Не получается. Никита снимает квартиру у Анны давно, уже несколько месяцев, а решение отправить Дзюбу в Серебров принято только на минувшей неделе. Никто, даже самый гениальный преступник, не смог бы предвидеть, что оперативника из Москвы пришлют именно сюда, в Серебров, и поселят именно в этом доме. Тогда как?

«А никак! — с неожиданной для самого себя злостью подумал Роман. — Надо заставить себя уснуть и попытаться выспаться. Есть умные люди — Большаков, Вера, Орлов, вот пусть у них голова и болит. От меня сейчас все равно никакого толку, мозги — как улей, набитый больными пчелами».

И тут же стало стыдно. Совестно. «Пусть у них голова и болит…» Гадость какая. Недостойная взрослого ответственного человека мелкая гадость. И даже низость. Сам ведь говорил Анне недавно: нельзя обещать людям помощь, давать надежду и потом нырять в кусты. Люди на тебя полагаются, уверенные в твоей тщательности и добросовестности, в том, что ты не подведешь, не слиняешь, как крыса с тонущего корабля, не начнешь прятаться за усталость и «больше не могу». Стыдно.

Ему было не по себе от такой взрывоопасной смеси злости и стыда. Роман вдруг вспомнил, как удивлялся когда-то в детстве, читая в книгах про шпионов о пытке бессонницей и о том, что человек может сойти с ума, если ему не давать спать. Никак не мог он в те времена понять, какая связь между отсутствием сна и психическим здоровьем. И только на оперативной работе Дзюба на себе прочувствовал последствия бессонницы. В том числе и такие, как сейчас: взрывы немотивированной злости, неадекватные реакции, от которых всего четверть шага до неадекватных решений. «Хорошо, что сейчас ночь, — вяло подумал он. — И хорошо, что никого нет рядом, по крайней мере, я никого не успел обидеть».

Он добрел до дивана и залез под одеяло. Едва начал засыпать, как сердце снова подпрыгнуло и заколотилось. Вспомнились последние слова Большакова: «За тобой могут смотреть отсюда». Точно ли он сказал это слово — «отсюда»? Или Ромке спросонья показалось? И если сказал, то что оно означает? «Смотреть» — вполне понятно, они и смотрят, люди из Тавридина, и объяснение этому давно получено. А «отсюда» в устах Большакова недвусмысленно переводится как «из Москвы». Меры, принятые генералом Шарковым для организации командировки Дзюбы, вызвали у кого-то большие подозрения? Почему? Что у них там, черт их возьми, происходит? Да еще среди ночи…

Шестой монолог

На визитках были только имена и телефоны, никаких адресов и мест работы, но все равно при нынешнем информационном беспределе найти этих социологов особого труда не составило. И никакие они не социологи, обычные молодые парни, желающие подработать.

Конечно, я неплохо владел компьютером и возможностями Интернета пользовался в полной мере, однако у меня хватило ума сообразить, что моих знаний и навыков недостаточно для того, чтобы хорошо спрятаться. Старые методы казались мне намного более надежными. Купленный на почте конверт, лист бумаги, вынутый из середины пачки, перчатки, печатные буквы… Все это использовалось в прежние времена и неплохо срабатывало. А все эти новомодные электронные письма обязательно приведут прямиком к отправителю, если сам отправитель не предпримет мер безопасности. Я таких мер предпринять не мог. Не умел.

Письма бросил в почтовые ящики. И спустя какое-то время те, кто украл у меня возможность спасти мир, получили мое послание: «Вор!»

Я был уверен, что худшего наказания просто не бывает. И снова принялся ждать, что Прекрасное Око мгновенно оценит мое справедливое возмездие ворам, простит меня и вернет в ранг Избранного. Сам я ни разу в жизни не взял чужого и обвинения в воровстве, наверное, не перенес бы. Уж не вспомню сейчас, что там было такого в моем детстве и откуда взялся этот ужас перед коротким словом «вор», но я готов был нести на себе бремя любых обвинений, пусть даже и незаслуженных, кроме обвинения в воровстве. И всю жизнь пребывал в убеждении, что точно так же думают и чувствуют и другие.

Однако я ошибся. Шли минуты, часы, дни — и ничего не происходило. Прекрасное Око не возвращалось ко мне. Тогда я понял, что мое возмездие должно быть иным. Более суровым. Более кардинальным. Более необратимым.

Что может быть страшнее обвинения в воровстве? Только одно: смерть.

Шарков

Генерал Шарков отправился на службу много раньше обычного, предварительно позвонив полковнику Алекперову и попросив зайти, как только тот приедет в министерство. Ханлар Керимович, которого друзья и многие коллеги давным-давно называли просто Ханом, вошел в кабинет Шаркова в начале девятого.

— Что-то срочное, товарищ генерал? — спросил Хан. — Или мои орлы в чем провинились?