Цирк "Гладиатор"

— Ну как спал, Ваня? Ничего? Хороший сон — это половина твоей победы над Сатаной. Да что там Сатана! А? Не так страшен Сатана, как его малюют. А? Давай, давай я тебе полью… Так, хорошо. Вот твоё полотенце… Зарядку будем делать или нет?.. Может, эти дни отдохнуть хочешь?..

Он был противен себе этой угодливостью, но ничего не мог с собой поделать…

— Пивца не хочешь? Я думаю, мы можем сейчас себе разрешить это… Ты как думаешь? Садись, садись… Общёлкай этого кота. Вон он к тебе идёт… И жилет весь в розочках… Ха–ха… Тоже игрок. Ну–ка, пропиши ему — ты же Иван Татуированный, победитель чемпионата Дюперрена… Поддержи нашу марку… Вот так его!.. Знай наших… И Сатану так же, а?

— Да ладно уж, — угрюмо произнёс Татауров. — Сказал положу — значит положу, — он тяжело опустил руку на стол, и Верзилину бросилось в глаза имя «Луиза», вытатуированное на пальцах.

— А я и не сомневаюсь в этом, — нарочито беспечно сказал Верзилин, но рука дрожала, и горлышко зелёной бутылки выбивало дробь по стакану. — Я не только не сомневаюсь в твоей победе, но знаю, что ты его положишь на первых минутах. Сатана не самый сильный в чемпионате. Самый сильный у них — негр Бамбула. Это настоящий борец. А ты у него выиграл. И у Сатаны ты выиграешь непременно.

13

Казалось, от сумасшедших криков публики цирк разлетится на дощечки: Иван Сатана положил Ивана Татуированного на обе лопатки. К огромному удовольствию публики, красота и изящество восторжествовали над грубой животной силой. Всего десять минут понадобилось Ивану Сатане для того, чтобы бросить громадное неуклюжее тело своего противника на ковёр.

Расталкивая людей, продвигаясь через толпу, как ледоход через ледяные торосы, Верзилин спешил к выходу.

Накрапывал мелкий тёплый дождик; сквозь дымчатые облака мерцали звёзды; лёгкое зарево от огней стояло над уснувшим городом.

«Изобью», — решил Верзилин, остановившись у служебного входа. Тусклый фонарь освещал утоптанную, забросанную окурками землю. Вышли трое мужчин, оживлённо обсуждая случившееся.

— Так его же Дюперрен с Сатаной подкупили, — сказал один из них.

— Бамбулу тоже.

— А ты слышал, когда они в Перми были…

«Изобью, — подумал Верзилин, переступая с ноги на ногу. — Иуда, Иуда Искариот. Продал меня за жалких тридцать сребреников».

Мимо прошли несколько женщин; одна отделилась от них и приблизилась к Верзилину.

— Проходите, проходите, — сказал он торопливо.

Она догнала подруг, засмеялась громко, объяснила:

— Вклепалась.

— Такого красавца упустила. Атлета.

— Да я сама думала, кто–нибудь из ихней труппы…

Окончания слов он опять не слышал.

Появились борцы. Верзилин сжал кулаки. Шагнул в тень. Однако Татаурова среди них не оказалось. Потом вышла ещё группа борцов. Видимо, они задержались после представления. Наконец выполз сторож, подозрительно покосился на Верзилина. Постучал в колотушку. Обошёл вокруг цирка. Опять налетел на Верзилина; отпрянув, сказал строго:

— Чего стал? Не балуй, иди своей дорогой!

Верзилин отошёл к оврагу, навалился на мокрые перила.

Журчание ручья внизу было громким. В цирковой конюшне

заржала лошадь. На её ржание откликнулась собака в соседнем дворе.

«Бессмысленно ждать, — подумал Верзилин. — Он сбежал, как… трусливая собака», — и пошёл в номера.

Дождь кончился; выглянула бледная полная луна; улыбка её была вымученной, как у циркового клоуна.

Надо было что–то предпринимать — где–то разыскать Татаурова, объясниться с ним, махнуть назад в Петербург… Приняв такое решение, он успокоился и быстро уснул.

Утром он внимательно прочитал в газете отчёт о закончившемся чемпионате и узнал, что борцы сегодня отбывают в Вологду. Значит и Татауров отправился с ними в поисках лёгкого заработка. Сейчас ищи ветра в поле. И вещи оставил… Впрочем, какие вещи? Один саквояж, гружённый галькой, от которого он так давно хотел избавиться…

К столику подошёл татауровский партнёр по бильярду, спросил:

— Ивана опять нет?

— Нет, — коротко ответил ему Верзилин.

Поднявшись к себе, он позвонил коридорному и попросил на завтра заказать билет до Петербурга.

— Хорошо‑с, — сказал старик, но через минуту вернулся, сообщил, что поезд на Петербург идёт только послезавтра.

— Давайте на послезавтра.

Весь день он гулял по городу, думал. И вдруг неожиданно решил, что за этот год он стал слишком впечатлительным, — любой пустяк его выводит из душевного равновесия… И всё из–за людей, которые и гроша ломаного не стоят. Из–за Вогау, из–за Мальты, из–за Ивана… Точка! Теперь всё это позади.

Он зашёл в магазин и купил коробку папирос с велосипедистом на крышке. Закурил, но закашлялся и выбросил окурок. И как ни странно, совсем больше не вспоминал о Татаурове, будто разом вычеркнул его из сердца.

О Татаурове на следующее утро напомнил бильярдист. Встав перед ним в своём распахнутом голубом пиджачке, в обтянувших жирные ноги узких клетчатых брючках, опираясь на кий, он сообщил:

— А я вчера вашего Ивана чуть не разложил. Не рассказывал он вам?

Глядя на его небритую пухлую морду, Верзилин спросил:

— Как — разложил?

— В бильярд, конечно.

— Когда? Вчера? — удивился Верзилин.