Цивилизационные паттерны и исторические процессы

Тем не менее может быть полезным пересмотреть некоторые детали аргументации, и я хотел бы обратить внимание на два момента. Первый относится к происхождению советской модели и ее ранней истории. Сегодня я в большей степени подчеркнул бы дистанцию между большевизмом и народными движениями, в союз с которыми он вступил в 1917 году, чем это было сделано в вышеприведенном тексте. Идеологический проект, одержимый властью, был наложен на поле, состоящее из движений – городских, национальных и крестьянских, – чьи цели, коллективная ментальность и социальные корни существенно различались. Нескоординированный плюрализм движений, возникающая (хотя и оспариваемая) авторитарная культура партии и насильственное уравнивание, вызванное Гражданской войной, решающим образом повлияли на итоги революции. Но это смещение перспективы позволяет нам привнести глобальный угол зрения на другом уровне.

Идеологический проект, представленный в основополагающих ленинских текстах и привнесенный на историческую арену стечением обстоятельств, сложившихся после 1914 года, изначально обладал глобализирующей направленностью. Его основная черта может быть наилучшим образом описана как множественный авангардизм. Марксизму, воображаемому как законченное и самодостаточное мировоззрение, придавался статус авангарда научного знания. Организация, которая воодушевлялась этим учением, становилась авангардом рабочего класса, а последний – острием более широкого революционного классового альянса. Наконец, российский рабочий класс в силу ситуации, вынуждавшей его бороться за насущные задачи, отвергнутые буржуазными силами (задачи демократической революции), был призван сыграть лидирующую роль в международном масштабе. Эти идеологические конструкции опирались на интернациональные основания. Ленин четко указывал на свою связь с ортодоксальным течением европейского марксизма (особенно в версии Каутского) и опытом движений, выступавших в союзе с ним, но это не означает, что его ранние работы были просто частью данной традиции160. Во всех вышеупомянутых отношениях он делал более радикальные выводы, чем Каутский. Эти интерпретативные эксцессы, очевидно, имели предшественников в российской революционной традиции, но речь шла скорее не о прямом заимствовании, а об адаптации Лениным собственного восприятия марксизма к требованиям бескомпромиссного радикализма и экзистенциальной приверженности, унаследованным из российских источников. Наконец, довоенные работы Ленина показывают, что он в большей степени интересовался революционным потенциалом азиатских стран, чем это было характерно для Второго Интернационала.

Другой момент, который следует отметить, касается включения советской модели в глобальную капиталистическую экономику, которую она предполагала заместить. Сегодня оно видится более значительным, чем это признавалось официально и допускалось исследователями. Недавняя интересная работа Оскара Санчеса-Сибони, основанная на архивных источниках, рассматривает роль международной торговли в советском экономическом порядке до и после его послевоенного расширения и показывает, что это имело большое значение161. Однако этот автор чрезмерно сильно подчеркивает, что автаркия была выбрана лишь под влиянием кризиса в капиталистическом мире. Определенные автаркические претензии с неизбежностью заключались в идее построения социализма в одной стране, и, хотя они не получили буквального воплощения, они обладали достаточным идеологическим весом, чтобы оказывать некоторое влияние на политику. С другой стороны, они были достаточно гибкими, чтобы быть адаптированными к глобальному воображаемому – сталинистскому миражу социалистического мирового рынка.

Johann Pall Arnason

The Soviet model as a mode of globalization – © SAGE, 1995

Перевод с английского Михаила Масловского

Коммунизм и модерность 162