Цветной Дозор

Тави прижала руку к груди, пытаясь удержать эти струйки, прекратить их неумолимое истечение, и дернулась, ошпаренная: краска, которой была расписана футболка, раскалилась, как под утюгом. Боль от ожога мгновенно прояснила голову. Тави взглянула на неотвратимо приближающуюся смутную фигуру, хрипло вскрикнула и бросилась бежать.

* * *

Отчаянно завопил сигнал, ногу обожгло горячим выхлопом, и Тави шарахнулась, едва разминувшись с тук-туком. Нагнулась, машинально потерла голень, опустила глаза – как раз чтобы успеть увидеть, как из-под ног метнулась жирная хвостатая тень. Взвизгнув, Тави отпрыгнула, нелепо замахала руками, пытаясь одновременно сохранить равновесие и не дать рухнуть стопке пластмассовых табуреток, подвернувшихся под ноги. Пот заливал лицо, мокрые пряди волос противно липли к щекам, футболка потемнела от влаги. Сердце тошнотворным комом билось в горле. Ныли ссадины, оставленные ремешками сандалий, все тело болело, будто от тумаков: черт знает с чем и сколько раз она сталкивалась, пока неслась не разбирая дороги, обезумевшая от страха…

Паническое бегство привело Тави на границу туристического района и нормального Бангкока, живущего собственной странной, жаркой, суетливой жизнью. Здесь вовсю кипел ночной рынок, воздух дрожал от вкусного пара и выкриков поваров. Столы стояли прямо на проезжей части; мопеды, тук-туки и передвижные макашницы мучительно протискивались между ними, рискуя задеть ужинающих людей. Цены здесь были ниже, чем на Каосан, но выше, чем на таком же рынке в паре кварталов, тайских вывесок – столько же, сколько английских, а за тесными столиками мостились, стараясь не перевернуться вместе с детскими пластиковыми табуретками, и туристы, и местные жители. Здесь ели, смеялись, ругались на тесноту, нерасторопных помощников, неуклюжих байкеров – и никто не шептал за спиной, не предлагал прилечь… отдохнуть… навсегда, навсегда. Здесь царила суета, здесь властвовало лишь сиюминутное. Здесь кипела жизнь. Здесь было безопасно…

Тави пробрала ледяная дрожь, колени подогнулись, и она опустилась на ближайший стул. Содрала с головы влажную бандану, вытерла мокрое лицо. Тут же кто-то шлепнул перед ней меню, поставил стакан, набитый льдом, и кувшин. Плохо соображая, что делает, Тави налила воды, выпила в несколько длинных глотков, плеснула еще. От бьющихся у края стакана кубиков льда ныли зубы, рука, сжимающая мокрое стекло, начала неметь, но это был живой, нестрашный холод, нечто, противоположное мертвящей стылости, что обрушилась на Тави в переулке. Он бодрил, привязывал к реальности, прояснял голову. Тави втянула кусочек льда, погоняла во рту. Такой гладкий. Такой настоящий. Она жива.

Рука затряслась, и Тави поставила стакан. Ну как, нравится быть приманкой? И где твое видео с лицом убийцы крупным планом? Хотя один плюс в случившемся есть: она не сама на себя напала и теперь точно знает, что вины за ней нет. И – чудом, но спасена при этом. Но как, ведь она ничего не делала? Она, как овца, обреченно ждала смерти, и не думая сопротивляться. И все-таки – жива.

Повезло. Как же повезло! Какая же она была дура, что полезла в это дело… Тави обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь. Очень хотелось найти защиту. Поискать дозорных или вернуться в монастырь, к Дэнгу? Она не могла выбрать. В момент смертельной опасности, ничего не соображая от страха, она поверила монаху – но что, если ошиблась? Измученный мозг раз за разом прокручивал сцену: Дэнг аккуратно прикрывает тяжелую дверь с ручкой, украшенной головой неведомого демона, поднимает руку, и в келье начинает стремительно холодать. И Тави, вдруг сраженная невыносимой усталостью, покорно опускается на циновку и смотрит, как жизнь вытекает из нее неторопливыми тонкими струйками.

Прохожие задевали стол, под ухом пронзительно вопил тук-тукер, зазывая клиентов.

– Нет же, – бормотала Тави, придерживая стакан и выдергивая ноги из-под чьих-то кроссовок, – нет, не он…

Но сама себе не верила. Не верила достаточно, чтобы перейти дорогу, вдоль которой тянулась беленая монастырская стена, и нырнуть в узкий проход, ведущий на территорию храма.

Тави будто приклеили к стулу – даже приподняться невозможно, не то что встать. Ноги превратились в два бетонных столба, вкопанных в землю. Она вдруг сообразила, что рано или поздно рынок закроется, и ее охватила паника. От одной только мысли о менее людном месте начинало тошнить от ужаса. Если она еще раз ощутит этот мертвенный холод – не сможет этого вынести. Будет кричать от страха, пока разум не отключится… навсегда.

* * *