Турбулентное мышление. Зарядка для интеллекта

По мере усвоения речевых норм (как можно говорить, а как – нельзя) и развития речи по образу окружающего общества ребёнок становится заложником сложившейся общественной и культурной системы, обывательского мышления (как надо думать, а как думать нельзя).

Впрочем, он предпринимает некоторые попытки вырваться за пределы и по мере взросления, в известной степени не осознавая, почему это делает.

Пытливый журналист из Ульяновска Анастасия Чеховская уже в сравнительно новой статье «Главная детская тайна» (электронная газета «Вести образования», 19.12.2011) затрагивает феномен, знакомый каждому взрослому, но порядком подзабытый за давностью лет – мы с вами, согласитесь, «подросли», как Робертино Лоретти, и «сердце больше не поёт»:

«Тайный детский язык – это не только элемент детской игровой культуры, детского фольклора, но и творческая, развивающая игра, в которой есть место и ребёнку, и взрослому. К сожалению, сейчас они не так популярны, как сто лет назад: другое время, другие социальные реалии, но фольклористы полагают, что создавать секретные языки – это естественная потребность детей шести – девяти лет. Секретный язык – это обучение через игру.

Прагматика секретных языков заключается в том, что дети ограждают себя от насмешек взрослых, которых веселят все эти дома на деревьях, тайные убежища, вигвамы, пароли и пещеры. Период секретов такой же естественный, как период вранья в три года (умные люди не дадут соврать, что это показатель растущего интеллекта и включившегося образного мышления). Это значит, что мозг развивается – и нужно направлять интерес ребёнка в сторону чтения и самообразования.

Какая польза может быть от тайных детских языков? Тема секретного языка выводит на тему головоломок, шифровок, ребусов, а позже – языков программирования и криптографии. Для ребёнка с аналитическим складом ума польза будет заключаться в том, что он довольно рано поймёт, что язык – это конструктор, из которого можно собрать всё что угодно. Он научится чувствовать элементы языка: его фонетику, морфологию, синтаксис.

Для детей творческого, фантазийного склада секретный язык – это как банка варенья для сладкоежки. Язык позволяет конструировать реальность. И законы, по которым создаются секретные детские языки, прекрасно работают для языков сказочных. Как говорят феи? Звёзды? Лошади, когда люди их не слышат? А как выглядят существа, которые говорят тем или иным образом?

Следом за существами рождаются их обычаи, одежда, города и деревни, конфликты и герои. Рождается эпос и целая смысловая вселенная. А значит, ребёнок получает стимул для творчества словесного: рассказов, стихов, картин о фантазийных мирах…» [30]

Условные, «институтские», секретные, «тарабарские», «балабурные» (совр. арго) языки относятся к искусственным. Они были выделены филологами и этнографами ещё в XIX веке, зафиксированы в произведениях Н.В. Гоголя, А.Н. Энгельгардта, В.И. Даля, Н.Г. Помяловского, В.Г. Белинского и других. Научное освещение искусственные языки школьников (заумный язык, языки с меной окончания основы, оборотные, или обратные, языки) получили ещё в 1920-х годах. Кстати, презрительное наименование «тарабарский» «в отдельных случаях было подсказано и закрепилось в детской среде насмешками взрослых, осудительно относящихся к детским разговорам на искусственных языках, как к пустой болтовне: Тара – бара / Вчера была, / Сёдни не пришла…» (Виноградов, 1926. С. 17; Анищенко, 2010).

Позволим себе некоторое лирическое отступление и, благодаря Валентину Кулешову повести «Пророки жёлтого карлика», которая могла бы стать фантастической, если бы не оказалась автобиографичной, ненадолго перенесёмся в самое начало 1980-х:

«Тёплым летним вечером на Юго-Западе столицы, в маленьком скверике, стиснутом стенами домов нового жилого массива, на скамейке, выкрашенной в стандартный зелёный цвет, сидел человек. Хотя прошедший день выдался на редкость жарким, на нём был серый пиджак с коричневым не в тон галстуком и безукоризненно белая, сильно накрахмаленная сорочка. Неуверенное, немного детское выражение белёсых глаз выдавало близорукость, а полоска на переносице свидетельствовала, что он лишь недавно снял очки, которые торчали из нагрудного кармана пиджака. Во всём его облике было что-то от машины, остановившейся на минуту лишь для того, чтобы вновь начать размеренное движение. Человек находился в том состоянии, которое принято называть задумчивостью, и редкие прохожие лишь слегка нарушали его спокойное блаженство. Прошедший день, как и многие другие, был бы ничем для него не примечателен, это был бы один из тех дней, которые пролетают так быстро, что от них в памяти остается серая пелена…

Мысли томно брели, изредка спотыкаясь о декорации окружающей среды. Неожиданно на пути возникло какое-то препятствие, оно быстро оформилось и приняло вид упитанной и ухоженной крашеной блондинки с ярко намазанными губами. «Торговка, наверное, какая-нибудь, – подумал он с неприязнью и тут же внутренне одёрнул себя: Какое я, собственно, имею право не уважать работников торговли? Не все же они воры, в конце концов…»

Работник торговли медленно продефилировала мимо, окинув его презрительным взглядом, и уселась на другой конец скамейки, зажав между ног большую, плотно набитую хозяйственную сумку. Покой был нарушен. Предметы вокруг приобрели чёткие очертания.

Неподалёку в песочнице играли дети. Песок в дощатый квадрат взрослые дяди забыли насыпать, и ребята что-то увлечённо чертили на остатках песка прошлых сезонов. Гомон их разносился на всю округу, и человек на скамейке подивился, как он не слышал его раньше. Впрочем, слов было не различить, голоса как-то странно переплетались, кружились в вечернем воздухе, то звучали резкими мальчишескими диссонансами, то вдруг сливались в удивительные, почти музыкальные гармонии, будто здесь играли не карапузы родного двора, а хор мальчиков акапелла…

«А ведь они говорят не по-русски, – прислушавшись, понял он. – Итальянский? Испанский? Наверное, дети каких-то иностранцев, здесь, на Юго-Западе их много, словно финнов в Ленинграде. Нет, наверное, всё-таки итальянский…» Женщина с сумкой тоже с любопытством разглядывала шумную компанию. Дети становились всё возбуждённее, прутики так и летали по песку, но странное дело, гармония в звучании голосов усилилась, каким-то непонятным образом перешла в настоящую полифонию. Лишь чьё-то одно звонкое сопрано всё пыталось выпрыгнуть из общего потока, но постепенно и его вовлекла звенящая стремнина голосовых аккордов. Пение, а в том, что это было именно пение, человек на скамейке уже не сомневался, продолжалось, достигло вершины напряжения и завершилось потрясающей красоты и выразительности, с удивительными переходами, арией того самого звонкого голоса, который сперва как бы спорил с остальными. И – словно отрезало. Чудо кончилось. Дети опять были обыкновенными детьми, они смеялись и о чём-то весело перешептывались. Главный солист – крепыш лет пяти-шести подбежал к скамейке и вежливо осведомился, «который час».

– Так вы не итальянцы?

– Странный вопрос, – очень по-взрослому отреагировал мальчик. – Конечно, мы русские, как и вы.

– А что вы такое пели?

– Мы не пели, а обсуждали одну небольшую проблему.

– Проблему? Вот интересно? Какую же, если не секрет?

– Да поспорили с ребятами о музыкальной гармонизации общей теории относительности.

– Гармонизации чего?

– Общей теории относительности. Это теория тяготения Эйнштейна. Да вы, наверное, слышали…

Такая речь из уст шестилетнего поразила даже видавшую многие виды женщину с напомаженными губами. И случилось невероятное – судорожно всхлипнув, она обхватила ручонки мальчика своими толстыми пальцами с яркими ногтями и вкрадчиво спросила:

– Чьи же вы такие будете?

– Мы не чьи, – обиделся крепыш. – Мы сами по себе!

– Господи, да родители у вас есть?

– Есть, конечно, мы вон в том доме живём! – Мальчуган, высвободив, наконец, руки, указал на дом в конце улицы.

Дом был самый обыкновенный: девятиэтажный, серый с балконами и плоской крышей.

– И кто же вас всем этим премудростям обучает? – спросил человек в пиджаке.

– Папа, тётя Лена и Света, ну и другие…

– Мучают детей! – возмущённо сказала блондинка, – Всё стремятся вундеркиндов каких-то сделать! Лишают детства! Возмутительно! Да таких родителей надо…

Мальчишка давно понял, что незнакомая тетя любит поговорить, и умчался к своим друзьям. Вслед за ним поднялся и человек в пиджаке, молча кивнул на прощание работнику торговли, продолжавшей монолог в гордом одиночестве.

По пути к дому он уже забыл этот эпизод, но сидя в ванной, почему-то с досадой подумал, что напрасно не спросил, на каком же, собственно, языке дети обсуждали свои проблемы…»