У смерти женское лицо

Небрежно зажав под мышкой папку с документами и стараясь выглядеть деловой и утомленной, Катя поднялась на крыльцо по скрипучим деревянным ступенькам. Взявшись за выкрашенную коричневой масляной краской дверную ручку, она почувствовала едва уловимый аромат какого-то старья. Она открыла дверь, с силой потянув на себя тяжелое разбухшее полотно, ржавая дверная пружина взвыла, заныли петли, и запашок превратился в запах, в мощный дух, в котором смешались застарелый печной дым, испарения старого, уже начавшего кое-где подгнивать дерева, вонь ветхого тряпья и тихий, потаенный, но совершенно неистребимый запашок мышиного помета. Катя выпустила дверь, пружина коротко взвизгнула, и дверь захлопнулась с глухим пушечным грохотом, словно мстя за то, что ее потревожили. Вся эта слуховая и обонятельная атака сильно поколебала Катину решимость осесть в этом или ему подобном местечке и вести ничем не замутненное существование пейзанки. Как говорится, чем в раю, да на краю, так лучше в пекле посередке, подумала она, карабкаясь на третий этаж по невообразимо крутой, словно в крепостной башне, полутемной деревянной лестнице.

Она толкнула очередную дверь, на сей раз обитую уже не клеенкой, а дермантином и вошла в помещение, сразу приметив в углу этого, с позволения сказать, офиса круглый бок голландской печки. За столом, на котором возвышался довольно новый с виду монитор компьютера, с видом хозяина сидел мелкий мужичонка с растрепанными пегими волосами, дыбом стоявшими вокруг остроконечной лысинки, и физиономией хитреца и пройдохи, все время пребывавшей в движении.

— Вы Ульянов? — спросила Катя. Мысль о том, что этот хитрован — владелец четырех аптек, вызывала нервный смех, но больше в комнате никого не было.

— Совершенно точно подмечено, — оживляясь, подтвердил этот мелкий проходимец, носивший знаменитую фамилию, принадлежавшую некогда проходимцу великому. — И как это вы догадались? Неужели похож?

— Я из Москвы, — сказала Катя, игнорируя предложенный Ульяновым игривый тон. — У нас с вами на это время назначена встреча.

— Ага, ага, — засуетился хозяин, вскакивая и предлагая Кате стул, наверняка помнивший времена сталинских репрессий. — Вот и славно, что из Москвы. Из «Минимеда», как я понимаю?

— Из «Минимеда», — садясь на придвинутый к хозяйскому столу стул, сказала Катя и положила на край стола свою папку. — Вы готовы оплатить свой заказ?

— Так сразу? — огорчился Ульянов.

— Так сразу, — сказала Катя. Ей вдруг нестерпимо захотелось поскорее уйти отсюда, захотелось оказаться в дороге.

«Сразу» растянулось почти на полтора часа, но в конце концов все необходимые бумаги были подписаны. Кате между делом подумалось, что было бы гораздо лучше, если бы Голова печатал свои реквизиты и всю остальную липу на туалетной бумаге — по крайней мере, тогда от этой макулатуры была бы хоть какая-то польза. Коробки, до отказа заполнявшие вместительный багажник «Опеля», перекочевали в дощатый сарай, который Ульянов без тени улыбки именовал складом, а Катя получила приятно похрустывающий незапечатанный конверт. Пересчитав содержимое конверта, Катя удовлетворенно кивнула и небрежно затолкала его в карман своей кожанки.

— Все в порядке? — спросил Ульянов. Катя снова кивнула. — Тогда, может быть, вы согласитесь со мной отобедать? Спрыснуть, так сказать, сделку...

— Это в вашем ресторане, что ли? — спросила Катя. — Я там уже пыталась позавтракать.

Ей совершенно не хотелось что бы то ни было «спрыскивать», особенно в компании этого скользкого типа, но ее слишком поспешный отъезд наверняка вызвал бы у него подозрения... Да и, если уж говорить начистоту, она была голодна.

— Вы просто не сумели найти подход, — улыбаясь, как крокодил, заявил Ульянов. — Здесь у нас, знаете ли, все по старинке, ко всем подход нужен. И потом, кто же ходит в ресторан завтракать?

— Тот, кто проголодался, — пожав плечами, ответила Катя.

— Только не у нас, — сказал Ульянов, — только не у нас. Наши люди, как говорится, на такси в булочную не ездят. Так как насчет обеда?

— Что ж, — вздохнула Катя, — обед так обед. Посмотрим на ваш подход.

— Отлично, — радостно потирая сухие ладошки, воскликнул Ульянов, — просто отлично!

Он сорвал с телефонного аппарата трубку, накрутил пятизначный номер и быстро затараторил в микрофон. С его языка пачками срывались «солнышки», «лапочки» и «пупсики». По всей видимости, это был хваленый индивидуальный подход в действии. Смысл же всего этого словоизвержения сводился к тому, что ему нужен был столик и обед на две персоны. Невнимательно вслушиваясь в болтовню Ульянова, Катя обводила взглядом убогую обстановку конторы — слово «офис» с этим помещением ни в какую не вязалось. Единственное окно конторы с грязным стеклом и несколькими поколениями дохлых мух, валявшихся между рассохшимися рамами, выходило на дровяной склад, обширный двор которого был загроможден штабелями бревен. «Да, — подумала Катя, — это не Рио-де-Жанейро. Пожалуй, я повременю с переездом».