Удушье

Она говорит ему: нарисуй реку. Нарисуй реку и горы, которые впереди. И назови их. Только придумай свои слова — не те, которые уже есть, а совсем-совсем новые, еще не затасканные и не перегруженные скрытым смыслом.

Придумай свои слова.

Создай свои символы.

Маленький мальчик задумался. Он сидит, грызет ручку; потом наклоняется над тетрадкой, раскрытой у него на коленях, и рисует.

И реку, и горы.

А потом мальчик вырос и все забыл. Он бы, наверное, никогда и не вспомнил про эти карты, если бы их не нашли полицейские. Но он все-таки вспомнил, что когда-то он это сделал; что когда-то он это умел.

А тогда, на дороге, мама взглянула на карту в зеркало заднего вида и сказала:

— Замечательно. — Она взглянула на часы и прибавила газу, и они поехали еще быстрее. — А теперь напиши, как они называются. Река и горы на нашей новой карте. И приготовься: тебе еще столько всего предстоит назвать.

Она сказала:

— Потому что в мире осталось только одно незанятое пространство — сфера нематериального. Идеи, истории, искусство, музыка.

Он сказала:

— Потому что твои фантазии — это самое лучшее, что только может быть.

Она сказала:

— Потому что я не всегда буду рядом с тобой.

Но все дело в том, что глупый маленький мальчик боялся ответственности — за себя, за свой мир. И он уже думал о том, что скоро они остановятся, чтобы поесть, и там, в ресторане, он закатит истерику, чтобы маму арестовали и увезли в тюрьму, и, может быть, если ему повезет, она больше уже никогда за ним не вернется. Потому что ему надоели опасности и приключения и его очень даже устраивала его глупая, скучная, обыкновенная жизнь — без мамы.

Уже тогда он выбирал межу мамой и надежностью, безопасностью и уверенностью в завтрашнем дне.

Придерживая руль коленом, мама положила руки ему на плечи и спросила:

— Чего ты хочешь на обед?

И глупый маленький мальчик сказал, совершенно невинным тоном:

— Корн-догов.

Глава 48

Две руки обхватывают меня сзади. Кто-то из полицейских давит мне кулаками под ребра и шепчет мне в ухо:

— Дыши! Дыши, черт возьми!

Он шепчет мне в ухо:

— Все будет в порядке.

Он приподнимает меня над полом и шепчет:

— Все будет хорошо.

Резкий нажим на брюшную полость.

Кто-то стучит меня по спине — как врач стучит по спине новорожденного младенца, чтобы тот закричал и сделал первый вдох, — и крышечка от бутылочки с кетчупом вылетает у меня из горла. Кишечник непроизвольно опорожняется — прямо в штаны. Два резиновых красных шара и все дерьмо, скопившееся за ними.

Вся моя частная жизнь — напоказ.

Скрывать больше нечего.

Обезьяна с каштанами.

В следующую секунду я падаю на пол. Я лежу на полу и рыдаю, а кто-то мне говорит, что теперь все хорошо. Я живой. Меня спасли. Я чуть не умер, но меня спасли. Кто-то прижимает к груди мою голову, и качает меня, как ребенка, и говорит:

— Теперь все хорошо.

Кто-то подносит к моим губам стакан воды и говорит:

— Тише, тише, не плачь.

Все уже позади.

Глава 49

Вокруг замка Денни собралась толпа: около тысячи человек, которых я совершенно не помню и которые никогда не забудут меня.

Сейчас почти полночь. Грязный, вонючий, осиротевший, безработный и нелюбимый, я пробираюсь сквозь толпу — в самую середину, где Денни. Я говорю ему:

— Дружище.

И он говорит:

— Привет.

Он смотрит на толпу людей. У каждого в руках — камень.

Он говорит:

— По-моему, зря ты сюда пришел.

После той передачи, говорит Денни, народ идет и идет. Несет камни. Красивые камни. Очень красивые. Карьерный гранит и тесаный базальт. Известняк и песчаник. Люди идут и идут. Несут раствор, мастерки и лопаты.

И все спрашивают:

— А где Виктор?

Людей столько, что они заполнили весь участок. Невозможно работать. Каждый хочет вручить ему камень лично, говорит Денни. И каждый спрашивает про тебя. Как дела у Виктора?

Все говорят, что в той передаче я выглядел просто ужасно.

Всего-то и нужно, чтобы кто-то из них похвалился, какой он герой. Как он спас жизнь человеку. Как он спас Виктора в ресторане.

Как он спас мою жизнь.

«Пороховая бочка» — вот самое верное слово.

Где-то в дальнем конце участка какой-то герой все-таки выступает. И вот они уже говорят все разом. Возбуждение расходится по толпе, как круги по воде от брошенного камня. Невидимая граница между людьми, которые все еще улыбаются и которые — уже нет, постепенно смещается к центру.

Между теми, кто пока герои и кто уже знает правду.

Люди растерянно озираются по сторонам. У них у каждого был такой повод гордиться собой — и вот его больше нет. Буквально за считанные секунды все спасители и герои превратились в обманутых идиотов. И пока первое потрясение не прошло, они пребывают в некоторой прострации.

— Пора тебе делать ноги, дружище, — говорит Денни.

Толпа стоит плотной стеной, за которой даже не видно башни — ни стен, ни колонн, ни статуй, ни лестниц. И кто-то кричит:

— Где Виктор?

И кто-то еще кричит:

— Дайте нам Виктора Манчини!

На самом деле я это вполне заслужил. Расстрельная команда. Моя непомерно разросшаяся семья.

Кто-то включает фары своей машины, и вот он я — выхваченный лучом света на фоне стены.

Моя гигантская тень нависает над толпой.