Украина скаче. Том I

Патронов было еще много и он вышел, чтоб пострелять в воздух из пистолета. Охрана тоже последовала за ним. Они тоже вышли к какому-то кафе, над входом которого горела ода-единственная лампочка. Охранники удалились для личных нужд и потом там же закурили. А Музычко, злой, что кафе закрыто, стал целиться в лампочку, но за деревом в это время кто-то кашлянул. Это взбудоражило его.

– Я тебя прикончу, – заревел он, хватаясь за автомат.

Но с той стороны раздалась автоматная очередь. Музычко прошили ноги ниже колен, и он упал, но тут же стал на колени. Он впервые понял, что пришла беда и как бы преобразился.

– Братцы не убивайте. Я Музычко – великий сын Украины. Я поведу вас на Москву, я подарю вам свободу, – держа голову высоко и гордо. Боли он практически не чувствовал. Так, ноги ниже колен согревались жидкостью, его кровью.

Вторая очередь, всего несколько пуль, прошили грудь. Ему стало трудно дышать. Надо что-то делать, нельзя же так глупо умереть, подумал он и обхватил лицо могучими ладонями рук.

– Не убивайте, умоляю, я заплачу, я исправлюсь, я воевать ни с кем больше не буду…, уйду в горы пасти овец… все люди человеки и никого нельзя убивать, это грешно, Бог не простит…

Он говорил еще, много и только после выстрела в голову, умолк, свалившись набок, а потом на спину и вытянул ноги.

Весть об убийстве великого человека Галичины облетела весь город с быстротой молнии. Она долетела и до Киева.

Хоронили Музычно пышно, как выдающегося революционера, знаменитого земляка. Центральная улица города сразу была названа его именем. Священники во главе с Говнозаром, скорбно пели, долго рассказывали гражданам о святом человеке, который боролся за счастье Украины, за незалежность от проклятых врагов человечества москалей. Говнозар даже зарыдал, подошел к гробу и трижды поцеловал Музычко в холодный лоб.

– Вечная память! Вечная па-а-а-амять! Блаженный покой и вечная па-а-а-амять!

49

Находясь вне опасности, Виктор Федорович мог проанализировать свои ошибки за последние месяцы правления.

Когда пытался усидеть на двух стульях, он не чувствовал себя комфортно по той причине, что туда, куда он тянулся, никак не получалось: западный стул хромал на одну ножку, а если он передвигался без согласования по собственной инициативе, то и вторая ножка начинала пошатываться. Был риск позорно свалиться в яму. У западных политиков блестели глаза, обнажались белые искусственные зубы, распахивались руки для объятий и даже тянулись губы к щеке гостя-великана, но пересесть на этот манящий стул, чтоб сидеть наравне со всеми, никто не предлагал. Так…, раздавались обещания, рисовались перспективы, но все это казалось таким загадочным, таким отдаленным, что президент Украины решил занять позицию выжидания. Он все делал для того, чтоб не поцарапать этот стул, смахивал с него пыль носовым платком и даже поглаживал, приговаривая: хороший мой, желанный мой.

На практике же это вылилось в некое разочарование его избирателей, которым он обещал так много, а в итоге почти ничего не выполнил. Граждане его государства, щирые украинцы, особенно украинцы польского происхождения, по-прежнему мысленно покусывали русских, издевались над ними, запрещали им говорить на родном языке, вели шовинистическую политику эфемерного превосходства украинцев над россиянами. Они и его поносили на все лады, захватив средства массовой информации. Галичане у него под носом ковали булаву ненависти и нацизма, готовили отряды боевиков – бандеровцев для захвата власти, а он об этом почти ничего не знал, ничего не видел и, возможно, видеть не хотел.

Виктор Федорович окружил себя людьми, у которых всегда были дырявые карманы и недостаток ума в сочетании с жадностью, и эти люди устраивали его и пели ему осанну. У него самого отсутствовал дар стратега, государственного деятеля, он не видел дальше своего носа, плохо следил за своими карманами, которые со временем тоже стали дырявые: сколько ни набивай, место все равно остается. За ним потянулись сыновья, окружили его, обмотали вокруг шеи пеленой сыновней слезливой просьбы и стали тянуть в яму.

Отстроив для себя шикарный дворец недалеко от Киева, планировал уйти от опостылевшей жены, но уходить никуда не надо было, она не возникала, он стал метаться по миру в поисках друзей, не понимая, что у президента друзей не бывает.

Его редко принимал Бардак, держался с ним высокомерно и все время обнажал свои хищные белоснежные зубы.

– Гут бай, Кунуковитч, – говорил он на прощание и крепко жал руку, а сам думал о том, что это последнее свидание, поскольку великая Америка не может этого терпеть. Великая Америка должна наказать Россию силой украинской ненависти к старшему брату и это оружие равно атомной бомбе, сброшенной на Кремль.