Читаем Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы полностью

Опасность проникновения евреев во власть волновала их не только из-за опасения социальной «конкуренции», но и потому, что в евреях они усматривали нелояльный, враждебный элемент. Подтверждения этому сплошь и рядом можно встретить в информационных материалах ГПУ. «Напрасно евреев допускают в различные учреждения, так как продадут Советскую власть»[336], – считали крестьяне. «Все евреи – большие националисты, будь они хоть тридцать раз партийцами», – рассуждали студенты из Умани[337]. Негативное отношение к приему евреев в «святую нашу партию» или на государственную службу было свойственно представителям всех социальных категорий и даже коммунистам[338]. В основе недоверия к руководителям-евреям лежало представление, что таковой не будет делать для людей ничего хорошего, а «прется на высший пост» только для того, чтобы «власть заграбастать себе» и своим знакомым[339].

Совсем неприятным для руководства страны становилось проникновение антиеврейских настроений в армию. Новобранцы приносили в казармы взгляды, бытовавшие в той среде, из которой они вышли. Помимо общих мотивов, антисемитизм в РККА возникал и под влиянием специфических армейских условий. Многих военнослужащих интересовало, кто же воевал в Гражданскую войну, почему евреев было так мало в армии и занимали они главным образом нестроевые должности в хозяйственных командах. Подобные настроения имели место не только у рядового и командирского состава, но и у некоторых политработников[340].

Довольно прочно антиеврейские настроения укоренились и в интеллигенции. В основном взгляды представителей этой прослойки ничем не отличались от указанных выше, разве что больше внимания ими уделялось политике и внутрипартийной ситуации. Служащие, боявшиеся попасть под сокращение, смотрели на проблему с точки зрения, которую весьма точно выразил сотрудник Томашпольского райисполкома Тульчинского округа некий Архангельский, сожалевший, что «куда бы ни хотел бы пристроиться, да все мешают жиды»[341]. Социальная конкуренция порождала антисемитизм и в учебных заведениях. Национальный состав послереволюционного студенчества вузов и специальных учебных заведений сильно отличался от дореволюционного. Старая интеллигенция, в большинстве своем не принявшая большевиков, не пользовалась у властей доверием, а государство остро нуждалось в образованных кадрах. Ситуацией воспользовалась еврейская интеллигенция. Процент евреев в учебных заведениях был очень высоким. Скажем, в 1923 г. они составляли 39,3 % от числа всех студентов УССР; среди принятых в вузы в 1924 г. евреев было 35,1 %[342]. В некоторых учебных заведениях процент мог быть еще выше. Так, в 1923 г. среди студентов Коммунистического университета имени Артема 41 % составляли евреи[343], среди студентов Киевского политехникума в 1924 г. – 58 %[344]. По гуманитарным факультетам и отделениям доля студентов-евреев могла быть значительнее. Поэтому часто проскальзывало недовольство тем, что «их дети» учатся, а «наши беспризорные шляются по улицам»[345]. Недовольны были и студенты других национальностей, причем не только выходцы из «старых классов», но и вчерашние крестьяне и рабочие. В Гайсинском педагогическом техникуме комсомолец Цымбалюк, подойдя к студентке-еврейке, высказал свое мнение насчет решения еврейского вопроса: «Тобі тут не місце, твое місце в Палестині»[346]. Не отставали от него и его товарищи, комсомольцы и беспартийные[347]. Подобных примеров можно привести множество.

Но не только крестьянство или город питали антиеврейские настроения интеллигенции. Процесс был двусторонним. «Совесть нации» также оказывала сильнейшее идеологическое воздействие на массы. Так, некий учитель Михневич сетовал кооператорам своего села на то, что они пускают к себе кооператоров-евреев. «Вся власть в руках жидов, а украинец как при царизме ничего не имел, так и сейчас» – это уже из речи другого учителя. «Подобные выступления чутко воспринимаются селянской массой и дают крайне нежелательные последствия», – отмечали сотрудники ГПУ[348]. А последствия могли быть такими, как, скажем, в Сосницкой школе № 11, где имели место драки между украинскими и еврейскими учениками[349]. Сосницкий район (Черниговщина) был одним из оплотов автокефалистского движения. Именно там начинал свою деятельность один из руководителей Украинской автокефальной православной церкви В. Потиенко. Там продолжали работать сильные организаторы-автокефалисты. Возможно, неосторожное слово (а может быть, и вполне продуманное) упало на хорошо подготовленную церковными и светскими националистами почву.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии