Отвечая на письма, которые Борька старательно писал под диктовку мамы, на обороте одной из фотографий он пообещал скоро приехать и застрелить волка, которым всех мальчишек пугал полусумасшедший дед Еремей.
Иван вернулся домой в октябре, загорелый, окрепший, и с ходу втянулся в работу.
В декабре его вызвали в трест совхозов в Воронеж - скорее всего, по отчётности, думалось Марчукову, но дело повернулось по-иному.
Набатов встретил его радушно, поинтересовался здоровьем, задал несколько незначащих вопросов, но Иван чувствовал, что главный разговор - впереди, и не ошибся.
Расширенная кадровая коллегия при обкоме внесла предложение на его «временное перемещение на более спокойную должность», и было решено направить его главным агрономом лесопитомника в Колодезной, сохранив при этом оклад директора совхоза. Возражать было бесполезно. Но всё же Иван поинтересовался, кто возглавлял коллегию. Оказалось, первый секретарь обкома, он же предложил новую кандидатуру на должность директора совхоза «Комсомолец». Сходить в обком к Ярыгину? Марчуков представил себе его ответ: «Ваня, здесь мои аргументы не будут иметь никакого значения!»
Дорога домой показалась ему долгой, и все размышления сводились к тому, что если бы он не заболел, это всё равно случилось бы, может быть, чуть позже и по другой причине. И очень даже возможно, что ему могли предложить должность с повышением, но, в любом случае, его лишили бы дела всей жизни, того, чему он решил посвятить себя без остатка.
Он для себя уже давно определил: его призвание - земля, и ради него он откажется от любой высокой должности. Но, оказывается, его беды крылись в нём самом: он создал образцовое хозяйство, которым управлять должно доверенное лицо первого человека в области!
Иван вернулся домой чернее тучи.
- Паша, у меня отобрали всё... Всё, ты понимаешь? Всё, чего я достиг в своей жизни, брошено коню под хвост! Моя лаборатория по почвоведению и селекции растений, мой конезавод. Теперь сюда явится другой человек!
- Но они сказали же - это временно, чего ты переживаешь? У тебя есть мы, здоровье ты поправил, и мы будем жить ничуть не хуже, чем сейчас! Ну, пусть дома не будет такого, как этот, но жильё всё равно дадут.
- Паша, ты не понимаешь! Ничего временного не бывает. Меня выбили из седла.
- Да перестань ты, в конце концов! Ты посмотри, сколько для тебя сделали, чтобы поставить на ноги!
- Одни сделали, другие - подвинули. Прав был Троепольский! У меня теперь ничего нет - ни моих лошадей, ни совхоза, который я создал своими руками и головой.... Ладно, родная! Есть у меня ты, есть Борька, Санька... дочка. Проживём!
Паша подошла, обняла мужа, и он неожиданно по-детски заплакал.
* * *
Иван ещё больше сблизился с директором таловского лесопитомника Николаем Евсигнеевым. Тот помог ему обустроиться на новом месте в Колодезной, ввёл в курс дела, посвятил в особенности и технологии выращивания саженцев. Они с Пашей стали частыми и желанными гостями семейства Евсигнеевых. И Николай Александрович, и Серафима Григорьевна, как могли, поддерживали Марчукова, понимая несправедливость решения властей.
Квартиру Марчуковым выделили трёхкомнатную. Евсигнеев прислал своих работников, чтобы побелили стены, покрасили полы, помог обзавестись мебелью.
Иван забрал с собой Феклушу и Марию Фёдоровну. Думал и о том, как переправить Аргентину и Резеду в новое хозяйство (они не числились как совхозные лошади), пока нет нового директора, но потом отказался от этой затеи. «Доброжелатели» сообщат, и тогда не оберёшься шума!
Новый директор Аргентину не отдал, розрешил взять только Резеду. За два дня Иван сдал хозяйство, попрощался с Зотовыми и, загрузив свои пожитки на ЗИС Сергиенко, двинулся первым рейсом в места нового обитания, расположенные рядом с бывшим родным совхозом. Вторым рейсом Иван перевозил семью, и неизменными спутницами, вившимися среди детей, были никем незамеченные две «воздушности», на свои лады обсуждавшие между собой по дороге этот переезд.
Новую квартиру две подруги обследовали досконально, и она им явно не понравилась. Даже через неделю они продолжали обсуждать новое жилище в срубленной из брёвен, длинной, похожей на барак постройке, сравнивая его с удобным и добротным домом в имении.
- А печь-то, печь - посмотри, какая маленькая! Да тут двум чугункам не поместиться. Как кормить такую ораву!? - негодовала Амелия.
- Ничего, зато в ней духовка есть. Феклуша пирог в ней испечёт, - примирительно отвечала Розенфильда. - А вот шкаф платяной в комнате - просто королевский! Что только они туда повесят? Что-то я шуб в этом семействе не наблюдала!
- Зато тулуп овчинный - больно тёплый! Я люблю спать в шкафу.