Проехали по Троицкому мосту. Откуда-то доносились нестройные звуки «Марсельезы». В отдалении слышались хлопки выстрелов.
– Кровь уже льется, Александр Федорович. Убивают офицеров, жандармов. Мою невесту на днях чуть не забили до смерти. Счастье, что я подоспел вовремя! Подумать страшно, что могло бы случиться…
Навстречу один за другим проехали два набитых вооруженными людьми грузовых автомобиля, судя по надписям на бортах, принадлежавших санитарной колонне Императорского автомобильного общества. Тенты с кузовов были сорваны. Над автомобилями развевались красные флаги. Справа на тротуаре Ракелов заметил слегка припорошенные снегом тела двух человек, судя по покрою шинелей – офицеров. Керенский проследил его взгляд.
– Что поделать, Николай Сергеевич. Проигранная война всегда грозит революцией. Однако же революция неизмеримо хуже проигранной войны. И никогда не бывает без крови. – В его голосе прозвучали скорбные нотки. – Так вот, что я хотел, – после паузы продолжил он, наклонившись к спутнику. – Есть некое деликатное поручение.
Ракелов выбросил папиросу и с готовностью развернулся к Керенскому.
– Между мной и министром вооружений Франции Альбером Тома, как вы знаете, масоном Великого Востока, есть «агент связи» – Эжен Пети. Мне нужно, чтобы вы сделали следующее…
10
Нож скользнул по указательному пальцу. Из пореза выступила кровь. Ирина, почувствовав дурноту, ухватилась за край стола. «Господи, как противно! Когда же это закончится?» – подумала она. После избиения у бакалейной лавки она стала бояться вида крови. Из головы никак не уходило лицо той женщины, погибшей прямо у нее на глазах. Правда, добрейший Иван Иванович, приводивший ее в чувство на первом же после возвращения в госпиталь дежурстве, водя у ее носа кусочком ваты, смоченной в нашатырном спирте, обнадежил, сказав, что это – временные последствия психологической травмы и через некоторое время все исправится. Но из госпиталя все же пришлось уйти, чему Ирина в глубине души даже была рада. Уход избавил от неизбежных встреч с Леночкой Трояновской. Хотя они вроде бы помирились, во всяком случае, старательно делали вид, будто ничего не произошло, возникшее отчуждение давало о себе знать. О былой искренности не могло быть и речи.
Впрочем, тот последний, грустный день работы неожиданно принес радость. Все началось с того, что утром в докторскую заглянул молоденький русоволосый солдатик в длинной, не по росту шинели, с мешком в руке. Увидев Ирину, он, восхищенно взглянув на нее удивительно ясными, голубыми и, показалось, знакомыми глазами, вдруг засмущался, но потом все же поинтересовался, где можно найти Анну Поликарповну.
«Анну Поликарповну? А вы кто ей будете?» – спросила Ирина на всякий случай, хотя и сама уже догадалась.
«Сын», – проговорил солдатик негромко.
«Алексей?!» – воскликнула Ирина и выскочила в коридор.
…А потом счастливая Поликарповна, крепко, как маленького, держа сына за руку, словно боялась снова потерять, водила его по всем палатам, показывая докторам, сестрам, раненым, и даже попыталась поцеловать Ирине руку, словно это она вернула ее ненаглядного мальчика.
«Надо бы съездить в госпиталь, – подумала Ирина, прикладывая к порезу кусочек марли. – Как они там?»