И мы вновь вернулись к исходному счету. С начала игры прошло больше часа, но никто из нас даже не думал сдаваться. Жоам несколько раз подходил к нашему столу, но, видя такие дела, не вмешивался.
К исходу второго часа я понял, что устал, тем более, что позади была бессонная ночь. Майк устал меньше, но тоже порой делал промахи. Он в очередной раз сдал карты, я посмотрел, но выдать себя мне не позволила лишь усталость: четыре короля. Чистое каре! Можно драться.
Я заявил десять; Майк ответил тем же. Я сказал «еще пять»; Майк подумал и поднял на пятнадцать. Я для вида подумал и заявил, что равняю. Мы прикупили: я — одну карту, Майк — две. Я снова заявил десять, Майк — пятнадцать. Порядок. И я начал поднимать по двадцать пять долларов еще шесть кругов кряду. Майк выглядел так, как будто понял, что попался, но каждый раз накидывал по десятке. Наконец он сказал «хватит», и мы открылись.
Это надо же было так влететь! Не успел я сказать «каре королей», как наследник престола усмехнулся и заявил «покер». У него были два туза и два джокера — пусть не чистый тузовый покер, но это тоже было каре, а джокер, как известно, идет за любую карту. Я остался с жалкой полусотней воображаемых долларов.
«Сдаешься?» — спросил Майк. — «Ни в коем случае! Я сдаю!» — сказал я и сгреб колоду.
В подобной борьбе прошел еще час. Я выиграл целых четыре сотни, причем без всякого блефа и хороших комбинаций, на одних парах. Потом Майк едва не подловил меня с довольно мерзкой картой, но я рискнул прикупить все пять, и это сработало: я неожиданно открыл каре двоек с одним джокером, оставив мистера Новински на отметке в двести сорок баксов. Но соображал я с каждой минутой все хуже, и в один прекрасный момент до меня дошло, что счет опять примерно равный, но Майк нахально поднимает ставки по двадцать пять на круг, а я сижу с тремя тройками, шестеркой и валетом. Черт с тобой! Я тоже пошел в гору. Майк оценил это, сказал «равняю», и поменял одну карту. Одну! Это было довольно тревожным сигналом. И я тоже поменял одну, что вряд ли было таким уж адекватным решением. Но оно помогло. Я снес шестерку, в взамен получил еще одного валета. Это уже что-то!
А Майк продолжал задирать. Когда он в десятый раз сказал «двадцать пять», я понял, что он положил в банк все, что у него оставалось, и если моя карта круче, то завтра в Руздану отправляться мне.
— Стою, — сказал я.
— Открываемся, — сказал Майк. — Флэш!
— Фулл-хаус! — ответил я. — Ты продул, Майк!
У Майка отвисла нижняя челюсть, а глаза выпучились. Он смотрел на стол, где лежали наши открытые карты, и не мог поверить, что это действительно произошло. Наконец он перевел взгляд на меня, а в его покрасневших глазах светились — пусть меня закопают, если это не так! — восторг и восхищение.
Он встал и протянул мне руку. Я последовал его примеру. Еще с минуту, наверное, мы трясли друг другу руки, при этом Майк уверял, что ему наплевать на проигрыш, главное — он получил истинное наслаждение от игры и благодарил за это меня. Напоследок он заявил, что редко встречал подобных игроков в покер даже в Штатах, и выразил надежду, что мы еще как-нибудь обязательно сразимся, когда ставкой тоже будет что-то весьма существенное.
И мы выпили еще целую бутылку самогонки, на которую кто-то в шутку, наверное, приклеил этикетку от шотландского виски.
… Аэродромные плиты качались не хуже, чем палуба торпедного катера на волнах. Я с трудом тащился через летное поле к жилому «офицерскому» бараку, где Жоам расквартировал меня, Майка и «тайсонов». Майк остался в кантине — ему хотелось выпить еще, а я уже не мог; все-таки американец, в отличие от меня, нынче выспался. Каким-то образом подкашивающиеся ноги завели меня за полуразвалившуюся постройку известного предназначения, и я почти протрезвел.
За сортиром без особого почтения организовали кладбище. Для тех, кто погиб в результате неведомой болезни, удара ножа, укуса ядовитой твари или еще чего-нибудь подобного. От старости вряд ли кто бы здесь умер. Так вот, могил я насчитал пять. При этом в глазах у меня не двоилось. А должно быть четыре, потому что еще вчера я своими глазами видел три. Первые две — это заирские рекруты, один из которых погиб в драке, а другой был укушен змеей. Третья — это ненумерованный «тайсон», застреленный Алваресом. А в четвертой, явно свежей, должен лежать еще один заирец, которого сегодня днем отправил на тот свет опять-таки наш командир. Но кто тогда лежит в пятой? В пятой, аккуратненькой такой могилочке, тоже совсем свеженькой?
Я пытался убедить себя, что там похоронили парня, который стрелял из спаренного пулемета по «Гилу» и был скошен очередью. По крайней мере, я не помнил, чтобы его отправили кормить акул. Но, черт возьми, я не помнил и того, чтобы его принесли в лагерь! Я даже не помнил, чтобы его снимали с катера на берег!