В городе Ю. (Повести и рассказы)

Подгоняли вагон вплотную к Столовой горе, и она на наших глазах поднималась метров на пять — и снова опускалась, «переварив» атомную бомбу.

Потом, конечно, тщательное медицинское обследование. Интересно им было: а не опасен ли Конец Света? Как мне, рядовому Сане Познанскому, все эти радости?

Кстати, пикантная деталь: поскольку я «временно заменял» какого-то члена Политбюро, то мне полагался и личный врач… Ромка Долбин, как и я, вылетевший из вуза, только медицинского.

Развлекались с ним:

— Посмотги-ка, гогубчик, что-то у меня чешется между лопаток — не пгыщик ли?

— Никак нет, ваше высокопревосходительство,— у вас там десантный нож всажен, по самую рукоятку!

— А-а.

А после ядерного взрыва интересно им стало — смогут ли они возвестить Путь к Спасению в песчаную бурю, когда песок всюду проникает, даже в мозг? Сработает ли связь?

Основной принцип был у нас: умри, но связь сделай!

Не случайно над пультом у нас висел плакат с портретом рядового Пермитина и описанием его подвига: умирая, сжал зубами разорванный провод и восстановил связь. Ромка, наш главный насмешник, «взволнованно» спрашивал у Геныча: почему же тогда у рядового Пермитина на портрете провода изо рта не торчат? Геныч в ответ лишь катал по крутой своей морде желваки. Начальство! При нем такие разговоры были чреваты!

Единственное, что во время дежурства было можно: забраться на часок в тень, под вагон, и покемарить там на овечьей шкурке. На нее ни фаланга, ни каракурт не лезли — боялись овечьего запаха: овцы их хрумкают почем зря!

Наш конкретный вагончик был закреплен за каким-то определенным членом Политбюро, но за каким — пока тайна. И не раз, вглядываясь в их ровные лица на плакате, думал с волнением: который — мой? Хотелось бы поближе познакомиться уже сейчас! И спросить: а как остальным жить после Конца Света?

Кстати, все наши испытания на потенцию пока никак не влияли — неоднократно удавалось в этом убедиться. За горой поселок был, где бурлила веселая жизнь, хотя все там работали «в горе». Отличные девахи, высланные. В магазинах — товары за бесценок из всех стран, от голландских до китайских. Геныч однажды по пьянке лисью шубу купил до пят и в торжественных случаях ее надевал.

А после пустыни нас, чтобы проветриться,— на Сахалин. Проверить, дойдет ли Божий глас оттуда? Доходит, оказывается, но все же — не далековато ли страной руководить? И не скучновато ли будет? Единственная отдушина — на «вертушке» за продуктами на базу и, пока загружают все, кроссец по пересеченке до рыбозавода, к шкерщицам. Чтобы те были нежные красавицы — я бы не сказал.

Помню — сели в засолочном цехе. Два литра спирта, и мы двое с Генычем. Откровенный разговор. Закусь, нежнейшую кету, прямо из бочек берем.

И — простор перед нами до самой Америки! На берег штормом баржа выкинута, и интересный получился эффект: с подветренной стороны затишье, солнцепек, загорают люди, а с наветренной стороны — ветер, лед!

— Скажи,— захмелев, Геныча спрашиваю.— Зачем все это?

Конечно, мы с ним оба из знаменитой флюговой шпаны, что славится своей спаянностью,— против нас ни лиговская, ни нейшлотская не шла. С другой стороны: школу с медалью закончил, три курса в Институте связи отлично шел… и вдруг — явился Геныч, как бы на побывку, и сказал, что мы должны грабануть ларек!

Должны — значит, должны. Причем — почти в открытую!

Из КПЗ Геныч меня в армию вытащил.

— Знаешь теперь, как это делается! Исчезает человек, чтобы концов никаких не было, а потом уже — к нам!

Большая честь!

Два года крепился, стиснув зубы, хи-хи да ха-ха. А тут вдруг разморило от спирта, спросил: зачем это надо было делать? В «свиту фараона» самых главных головорезов набирать? Может, я полезнее был бы где-то в другом месте?

Геныч молчит. Неоднократно уже шкерщицы подходили в клеенчатых фартуках, с острыми ножами в руках, которыми они рыбу пластают. Интересовались: нужны ли нам наши штуковины между ног или можно отрезать на память?

Молчит Геныч. Сквозь стекла доносится гвалт: прямо под нами из трубы хлещут отходы с комбината, и там бомжи местные выстроились, строго по чинам: кто ближе к трубе, кто дальше. Каждый пятый рыбий скелет — с мясом, каждый десятый — с икрой. Чайки горланят.

— Твои способности нужны нам! — просто и мужественно сказал Геныч.

Поднялись с Генычем, чтобы наконец к шкерщицам пойти. И тут вдруг вертолет в отдалении на пригорке дико завыл: что-то срочное! Вперед!

А я на ногах не стою: нажрался на нервной почве. Геныч, выматерившись, поднимает меня на руки и вперед!

И тут — три километра до вертолета — цунами пошло: обрушилась водяная стена, дальше умчалась! По горло в воде, подняв меня, как штангу, Геныч рулил!

Вертолет уже винты завертел — тут и мы появляемся!

Ну!

И когда мы в части из вертолета вывалились, полкаш наш Антипов — отличный был мужик — только выговорил:

— Ну, ребяты!..

Сразу нас в медчасть, Ромка вкатил стимулирующий укол, и тут сирена завыла прерывисто: готовность номер ноль!

Как был в трусах, только запрыгнув в сапоги, лечу в вагончик, врубаю пульт, выщелкиваю тумблеры:

— Одиннадцатый к связи готов!