В интересах всех фронтов

Мы на высоте восемь тысяч четыреста метров. Развернулись на восток и опять оказались в облаках. Самолет трясет не так сильно. Видно, это уже вершина облаков, и в ней электрических зарядов немного.

- Кажется, сейчас перелезем, - сказал Арсен. И вдруг голос стрелка:

- Товарищ командир, у меня кислород вышел.

Надо немедленно оказать ему помощь. На такой высоте человек, лишенный кислорода, в течение двух-трех минут может умереть. Но добраться до стрелка можно только ползком: его кабина в плоскости самолета. И, надев на себя переносный баллон с кислородом, взяв второй, для стрелка, Прокофьич направился к нему. Когда нагнулся, чтобы пролезть в плоскость, нечаянно зацепился шлангом за что-то, и маска сползла с его лица. Борттехник сделал попытку отцепить шланг, но потерял силы и тяжело опустился на пол.

Увидев, что Прокофьич лежит на полу, его помощник Кищенко бросился на помощь, и в спешке без кислородного баллона, рассчитывая воспользоваться баллоном, который борттехник нес для стрелка. Добравшись до Прокофьича, Кищенко попытался потянуть на себя шланг второго баллона, но тот был накрепко зажат в левой руке пострадавшего. Правой же рукой Прокофьич зажал свой шланг. Оставшись без кислорода, помощник тоже потерял сознание.

Что делать? Внизу гроза, в самолете умирают два человека, судьба третьего неизвестна, оказать помощь некому...

Командир принял решение - снижаться. Другого выхода не было.

И самолет резко пошел вниз... Снижение было быстрым, приходилось через каждые пять - десять секунд глотать слюну, чтобы ослабить давление на барабанную перепонку. Самолет бросало так сильно, что порой он не слушался рулей. Иногда мы проваливались на пятьдесят - сто метров, а иногда какая-то сила на несколько десятков метров подбрасывала нас вверх.

Разговаривать было невозможно. В наушниках не прекращался сухой треск...

И вдруг новое препятствие. Винты моторов не были затяжелены, то есть лопасти не были развернуты на большой угол атаки. Сделать это теперь было некому, так как оба техника лежали без признаков жизни, а радист Давид Чхиквишвили не мог дотянуться до рычагов управления, не снимая кислородной маски. Из-за резкого снижения произошла раскрутка винтов. Винты вращались с бешеной скоростью, какой моторы никогда еще не испытывали.

Молнии все время сверкали внизу, но уже несколько позади самолета, так что мне не нужно было изменять курс, стремясь уйти от грозовых разрядов.

На высоте пять тысяч восемьсот метров радист снял маску и отправился к техникам. В это время самолет так сильно подбросило вверх, что он, хотя и упирался руками в обшивку, ударился головой и упал. Скорость самолета в этот момент была критической - вот-вот машина сорвется в штопор. Владимир, однако, удержал ее и сумел предотвратить опасность.

Ползком, чтобы не разбить головы, теперь уже я с радистом подтащили Прокофьича и его помощника к стационарным кислородным установкам. Отсоединив маску, попытались вложить конец шланга в рот бортмеханика, разжав ему зубы с большим трудом. Едва успели сделать это, челюсти Прокофьича опять судорожно сомкнулись, и доступ кислорода прекратился. Пришлось кислород подкачивать рычагом механической подачи.

Через несколько секунд у Прокофьича появились первые признаки дыхания. Затем борттехник глубоко вздохнул и открыл глаза. Они не выражали ни испуга, ни удивления, он хотел что-то сказать, но тут же заснул. Дыхание его окончательно выровнялось. Кищенко быстрее пришел в себя. Открыв глаза, он приподнялся и спросил:

- Чего вы от меня хотите?

Пришлось объяснять, что произошло. Тогда, показав на лежащего Прокофьича, Кищенко спросил:

- Умер?

- Нет, жив! Спит.

Через некоторое время Прокофьича решили разбудить. Встал наш борттехник с трудом. Лицо его сильно побледнело. Пришлось и ему рассказать о приключившемся. Кищенко окончательно оправился и уже орудовал у приборной доски, переговариваясь с летчиком, а Прокофьич, не прошло и минуты, снова заснул.

Гроза осталась позади. Мы скатились по наклонной с вершины грозового облака, миновав его центр. Самолет еще бросало, но это была уже обыкновенная болтанка.

Пока мы оказывали помощь борттехнику и его помощнику, летчики все время запрашивали стрелка, как он себя чувствует. Тот всякий раз отвечал:

- Хорошо.

Как выяснилось позже, кислорода в его баллоне было достаточно, а отказал манометр. Молодой, неопытный стрелок просто не мог понять, в чем дело...

Когда мы вышли под облака, сняв курсовой угол приводной радиостанции, я определил район местонахождения. Оказалось, что отклонились на девяносто пять километров к северу. Произведя необходимые расчеты, настроился на приводную радиостанцию. В это время она передавала вальс Штрауса.

Через час мы произвели посадку.

На земле нам сообщили печальную весть: взлетевший с нами самолет В. Бидного на высоте четыре тысячи метров вошел в мощное грозовое облако, перевернулся и разрушился. Лишь некоторым членам экипажа удалось выброситься с парашютом, остальные погибли.

По объектам глубокого тыла