В круге света

— Ты мне не ври, я два дня уже себе места не нахожу.

— Не волнуйся, мама, ранило меня слегка, но уже всё нормально.

Она плакать:

— Сыночек, ты живой? Скажи правду, не обманывай маму. Мать и дитя — что за связь такая? Объясни мне, бать.

Помню, общались мы с одним человеком, уважаемым, отмеченным многими наградами. Он рассказывал: «Мне было, наверно, года четыре. Утром просыпаюсь, а вокруг меня солнце. Я лежу весь в солнечных лучах. Ещё рано, но слышу мама возится у печки, печёт пироги. От этого по всей хате стоит такой вкусный дух.

И мне, маленькому ребёнку, вдруг стало так ликующе радостно: мама, солнце, пироги!

Вскакиваю с кровати и бегу: — Мама! Мамочка моя! Она подхватывает меня на руки, обнимает и целует много-много раз. А я смеюсь, так мне хорошо.

Меня потом часто отличали, но никогда, даже при вручении госпремий и орденов, я не испытывал той удивительной детской радости».

Человеку хочется быть счастливым. Только никто толком не знает, что такое счастье. Кто ищет его в работе, кто в деньгах, кто в удовольствиях. В любом случае, ему самому решать, достиг он его или нет. Есть что-то такое в каждом из нас, что не ошибётся и скажет, вот оно — твоё счастье.

Для того заслуженного человека это радостное детское воспоминание, в котором они были все вместе — солнце, он и мама. Потом всю жизнь он стремился пережить то состояние вновь, но не получилось. Потому что ребёнок и человек взрослый — существа совершенно разные.

Чистое детское сердце способно прикоснуться к высшей радости и возликовать, оно в состоянии возвращаться к ней и вновь ее пережить. Но чем старше мы становимся, тем дальше и дальше удаляемся от той детской непосредственности и чистоты, а радость посещает нас лишь на краткие мгновения. Путь к Богу — путь обретения утраченной детской радости.

Мама и дитя, их притяжение друг к другу непреодолимо. Может, это ликующее чувство взаимной любви и есть то настоящее, к чему пытаемся мы потом вернуться всю жизнь? Не потому ли в храмах так много икон Пресвятой Богородицы с младенцем на руках? И ещё так много женщин.

Последний раз в разговоре с отцом Виктором я посетовал:

— Видишь, бать, как все вышло, и малыша не спасли, и деньги за дом пропали. Как там, кстати, твой автокредит поживает?

— Да бог с ним, с этим кредитом, выплачу потихоньку. Говоришь, деньги прахом пошли? Думал я об этом. Малышу действительно не помогли, а вот мать, возможно, и спасли. Представь себе, твоё дитя медленно умирает на твоих глазах, а ты не в силах ему помочь. Не каждая мать это вынесет.

А Вадик? Не стань бы я деньги искать, быть может, мы с ним и не встретились. Он пожалел — и его пожалели. Ты говоришь, я его причастил, так причастие ж не молоток, чтобы всех и без разбору, Господь Сам решает, кому и что. Правильно говорят, наша жизнь, что тот бумеранг: он помог и его не забыли. Последний раз был у него, говорю:

— Вадик, теперь всё будет хорошо. Давай скорей поправляйся и рванём мы с тобой в баню, как ты и хотел.

Гляжу, он мне в ответ головой качает.

— Что, не хочешь в баню?

А он тихонько так мне в ответ шепотом:

— В храм, бать, сразу, как выпишут.

Там, за дурманами…

Старые знакомые, если и звонят, то почему-то очень поздно, чуть ли не к полуночи. Сам я после девяти вечера стараюсь никого не тревожить, а мне всё равно звонят. Батюшке можно, у него работа такая. Беру трубку, оттуда восторженно пьяный голос:

— Батя, узнаешь? Это я!

Как не узнать? Сколько я уже с тобой мучаюсь.

— Костя, ты куда пропал, почему не вижу тебя в храме? Мы с тобой и за рулём по дороге несколько раз пересекались. Рукой тебе машу, а ты отворачиваешься. Не замечаешь, что ли?

— Да всё я замечаю, батюшка. Стыдно мне, вот и отворачиваюсь. Сейчас напился и решился, наконец, позвонить.

Константин, целая эпоха в моей жизни. В первый раз, двенадцать лет назад, я увидел его в больничной палате. Врачи только — только вывели парня из передоза, и он, чёрный с трясущимися руками и опухшими веками, упорно повторял мне, что «завязать с герычем» ему ничего не стоит. Вот, с этой самой минуты он торжественно даёт мне обещание, что всё, больше никогда. Ростом метр девяноста, службу прошёл в морской пехоте. Он даже собственную систему единоборств разработал, натаскивая сотрудников для охранных контор. Вон, ручищи какие, пальцами гвозди двадцатку гнёт. Казалось бы… а героин сильнее.

Самый конец девяностых, предчувствие нового тысячелетия. Человечество собирается праздновать миллениум, а у нас повальная героиновая эпидемия. Да что мне вам рассказывать, кто не видел эти кучи шприцов под балконами? Стоит только солнышку пригреть, снег сходит, и вот они, точно окурки под окном у заядлого курильщика.

Незнакомая женщина подходит и просит:

— Батюшка, мне бы квартирку освятить. Потом встречает и показывает просторную четырёхкомнатную квартиру: