В ночном саду

Её глаза полыхнули яростью, точно костры на привале зимней ночью. Без напряжения, не вставая с кресла, она коротко взмахнула рукой в направлении одной из полок, и тяжелый том в алом переплёте послушно прилетел в её белую кисть с длинными пальцами. Я ахнула, вытаращила глаза, и её низкий, мелодичный смех заполнил всё вокруг.

– Ты не знала? Все мачехи – ведьмы. Такова награда за то, что мы обречены быть чужачками там, где властвовали другие женщины. Это, дочь моя, столь одинокая участь, что и словами не описать. Даже он, – она с нежностью коснулась своего округлившегося живота, – не подарит мне покой. Сын будет возделывать землю и сражаться с врагами, но твоя мать, как и прежде, останется Хозяйкой Дома, а я буду лишь жиличкой. Тень твоей матери повсюду меня опережает. Я зову тебя своей дочерью, и она замирает от невыносимой ярости. Но что бедняжка может сделать? Она давно мертва, а я живая. Доченька, доченька, доченька, – гортанно пропела она, точно бросая вызов пыльному сквозняку. – В этом по крайней мере ты можешь быть моим настоящим и преданным ребёнком. Если хочешь познать магию, я научу тебя, и учить буду без ошейника. Тебе откроются тайны, что хранятся в этих томах и в моём собственном сердце. Когда ты пленница в доме мужа, это помогает бороться со скукой.

– Но почему ты противишься Волшебнику? Разве магия, которой он учит, хуже твоей?

Иоланта стиснула зубы:

– Я думала, ты умнее, малышка Магадин. Тебе не показалось странным, что ему нужна девочка, в то время как в большинстве случаев в ученики берут детей того же пола, женщины – девочек, мужчины – мальчиков? Или то, что ему вообще нужен ученик. Ведь он раб, серв, и ошейник означает, что сила его продана, как и сила его сына, отца, отца его отца – до самого источника магии, что в его крови. Он ничего не может делать без позволения Короля, они прикованы друг к другу. И я не отправлю ни одну из моих девочек в такое место.

– А ты не рабыня? Не серв?

– Нет, моя девочка, я не такая.

И вот на протяжении недель, остававшихся до назначенного дня, пока яблоки из рощ с неохотой превращались в мускусный сидр, я училась у неё – понемногу, урывками. Большей частью я читала её книги. Редко видела отца и сводных сестёр, уединившись в башне своего рождения. Мои пальцы покрылись чернильными пятнами, точно у клерка, а наряды стали проще и более тусклыми, потому что мне быстро наскучили парча и ленты, очаровывавшие сестёр. Когда родился мой брат, я пребывала в башне, мои нечёсаные волосы покрывала пыль. Его назвали Измаилом, но у меня это не вызвало интереса. Придя в себя, мачеха присоединилась ко мне, и мы проводили часы, стряпая отвары и мастеря приятные, пустячные чары. Я была счастлива и уверена, что вскоре придёт черёд настоящего знания.

Глубокой синеязыкой зимой настал день Волшебника, и мне пришлось расплатиться за это счастье.

Я спряталась под лестницей, как велела Иоланта, а Имогена и Изаура втиснулись в высокий гардероб. Мои сёстры в ужасе вцепились друг в друга и дрожали как два нежных оленёнка, брошенных в зарослях мамой-оленихой. Они не протянули мне руки, но резко захлопнули двери. Я сжалась в комочек под лестницей. У нас не было права пищать и чихать, а мачеха собиралась сказать посланцу, что лихорадка сгубила её дочерей, когда пришли холода. Я наблюдала сквозь трещины в досках, как она собирается лгать ради нас.

Но явился не гонец, а сам Волшебник в струящемся сине-коричневом одеянии, с длинными седыми космами и тяжелым железным кольцом на шее, где знатному человеку полагается носить драгоценности. Ошейник как будто не доставлял ему неудобств, и второе «украшение» того же веса и цвета он держал в своей жилистой руке.

– В этом доме три девочки, верно? – величаво проговорил он, нацелив орлиный нос на мою мачеху.

Она опустила сияющую голову, изображая скорбь.

– Все мои дочери погибли, когда выпал первый снег. Лихорадка пришла в наш дом; хорошо, что я спасла своего сына, очень многие погибли…

– О, хватит. – Он не дал ей договорить: его голос рассёк её голос, как нос корабля рассекает волну. – У меня нет на это времени. В доме трое детей, и, если ты их не предоставишь, я это сделаю сам. Я слышу, как две из них скребутся в большом чулане, точно голодные мышки. Не хотите выйти? Я не причиню вам вреда, а если вы будете хорошими девочками, могу даже угостить вкусным сыром.

Дверца гардероба приоткрылась. Мои золотоволосые сёстры были любопытными и глупыми. Они неуверенно выбрались из своего укрытия и прижались друг к другу, робко уставившись в пол.

На лице Иоланты не дрогнул ни один мускул. Она опустила голову ещё ниже, почти согнулась в поклоне перед высоким мужчиной.