В партизанах

Селений здесь мало, разве что где-нибудь над самой речкой приютилась у берега деревенька с многозначительным названием Великая Воля, давнишняя приманка для крепостных крестьян, для беспокойных бунтарских душ, которых нестерпимо мозолило помещичье ярмо и которых тянуло спрятаться от панской опеки в эту лесную глухомань. Заманчивые слова Великая Воля, Малая Воля вдруг снижаются в заземленных названиях деревенек Копти, Гародки, Голынка. Своевольница Щара привыкла выбрасывать сюда, направо, желтый песок да рыжий шлак. Намыла песчаных кос - вон на десятки километров - целые пустыни, кое-где поросшие низким кряжистым сосенником. Наносы урожайного ила и глины оседали слева, потому левый берег Щары издавна густо заселен, досмотрен - луг да поле, деревни, поселки, фермы. Будто кто натряс вдоль долины этих селений. Хаты и клубы, школы, сельмаги, единоличные сарайчики, погребки, амбарчики и коровники, свинарники, парки машин, мастерские, склады.

Василевичи, Павловичи, Низ, Остров. В свое время это были естественно вписанные в пейзаж зеленые селения. На околицах и на

развилках дорог стояли тут богатыри-дубы, липы и клены - посланцы языческих священных рощ, парламентеры в извечной войне между двумя богами - Полевиком и Лесовиком.

В этих местах жил и работал на рубеже прошлого и нашего веков всемирно известный фольклорист Михаил Федоровский. Из таких сел, как Дубравка, Трахимовичи, Василевичи, Павловичи, Низ, он черпал большим ковшом народные белорусские песни, сказки, поверья и поговорки, что составили семь объемистых томов труда «Lud bialoruski», украсили славянскую фольклористику.

Земля здесь холмистая. Поодаль от речки, где на километр, а где и на два, и на три, напрямик через пригорки и долины, бежит дорога. От самого Слонима... неизвестно докуда, наверно, до батьки-Немана, куда-то под Орлю. Человеку, который будет ехать на автомобиле по этой дороге, может иногда казаться, что он видит Щару с птичьего полета, так поразит его необычно извилистый желоб, каким его выгуляла себе за века эта озорница.

* * *

.Зимой 1942 года здесь, над Щарою, вверх и вниз от Слонима, случилось такое, что дорога - свидетель этих событий - перестала понимать, по какому она идет свету и в какой свет ведет: на тот или на этот. Даже если бы случилось чудо, если бы обрела дорога дар речи, не смогла бы вразумительно рассказать нам об этом. Она спрашивала б у нас объяснения причин так, как спрашивают люди - свидетели событий, те, чьи голоса мы записали, а потом сняли с настоящей ленты настоящего магнитофона, чтобы подать их буквами и словами.

«.Как, говорите, для меня начинался день? Они пришли к нам в субботу, немцы. Называлось это - акция против партизан.»

Рассказывает ПЕТР ИОСИФОВИЧ САВЧИЦ в деревне Гародки:

«.Приезжают немцы. И сразу оцепили деревню: поставили тут пулемет, потом и там поставили - кругом оцепили. Ходит староста с немцами и зазывает идти на проверку паспортов. И надо только обязательно забрать из дому семейный список. Ведь тогда так было, что над дверями должен быть список семьи. Начали люди сходиться туда, куда они указали. Они вынесли стол, скамейку поставили. Проверять, значит.

Я сам подошел также. И забыл этот список, холера его знает. Говорю старосте:

- Список забыл.

А немец говорит по-польски:

- Нех иде пшинесе [Пусть идет, принесет].

Пришел я домой, взял этот список. На столе стоял табак в консервной банке. Взял с собою. Сто лет бабка моя, она оставалась на койке. Кручу я папиросу и говорю:

- Бабо, наверно, убьют нас?

А она мне:

- Внучек, беги в лес!

А как побежишь? Если я убегу, дак они тех поубивают там.

Пришел я туда, а это оцепление, что было там, начало сходиться. Как начало оно сходиться, дак вся молодежь - фюк! - наутек. Остались одни старые. Дак немец вышел и говорит по-польски:

- Что вы, глупые? Чего вы утекаете? Кто вас убивать будет? Контроль идет.

А старостин брат говорит:

- А може, мы еще хуже наделаем. Идите сюда, назад.

И начали возвращаться.

Как начали возвращаться - этот немец берет у людей паспорта и несет на стол. Раскатали лист на столе и что-то там карандашом черкает, на бумаге. А кто там знает, что.

Немец, когда забрал все наши паспорта, спросил у старосты по-польски:

- Чи бэндон вольнэ мешканя до пшэноцованя?

- Бэндон. [Будут ли свободные квартиры для ночлега? - Будут.]

Как только он сказал это “бэндон”, дак. немец быстро отступил назад два шага, а солдаты начали бить по всем - и по людям, и по старосте. У немцев так было договорено между собой. Вместо команды.

Была одна такая молящая калечка, упала на колени, давай креститься, петь. Ничего не помогло.

Я успел выбежать, добежать до речки и вдоль берега пополз. Ранили меня, а жену убили. Отец и сестра также там остались на месте, убитые.»

* * *

В деревнях Боровики, Окуниново, что около Слонима вверх по Щаре, они провели ту же «акцию» иначе, выборочно. На окуниновских хуторах уничтожение людей началось, когда еще и партизанские отряды не успели организоваться.

Житель Окунинова ИВАН ИГНАТОВИЧ РУБЕЦ вспоминает: