Кобейну казалось, что он хорошо играет свою роль, но в голосе девушки накапливалось напряжение и появлялись сомнения. Особенно после того, как Карина приехала в Канаду и начала активно тренироваться. Натянутые нервы обостряли женскую интуицию, и в разговорах появилась тема холодности, вопросы… Все ли между ними, как прежде? Испытывает ли Бэй такие же чувства, как раньше? Карина нервничала и становилась все больше похожа на Каренину.
Пока Волжская находилась в Канаде, Кобейн обосновался в Брюсселе. Квартира в историческом центре города во всем отличалась от квартиры-студии с окном во всю стену в Зандворте. Она состояла из двух маленьких комнат, ванной, по размеру чуть больше шкафа, и крошечной кухни, на которой места хватало лишь на узкую плиту и стол для двух человек с единственным стулом. Из трех узких длинных окон квартиры одно выходило в глухой колодец близкостоящих зданий, а два других — на шумные улицы центра.
Обычно Бэй не задерживался в бельгийской столице дольше, чем было необходимо по работе, но в этот раз ему не хотелось уезжать из тесной квартиры. Она дарила ему долгожданный покой, потому что в ней ничего не напоминало о девушке с серыми глазами, и даже ночами, в которые Шенми уверенно врывалась, беззастенчиво срывая со своего стройного тела одежды, а с души Бэя — защиту от ее чар, скрип половиц и шум за окном помогали прогнать видения и проснуться.
Никаких сообщений от девушки не приходило, и Бэй не ждал их, но иногда его начинала терзать такая тоска и желание вновь увидеться, что он с трудом останавливал себя от попыток засесть за компьютер и начать поиски. Хорошо, что вовремя включался разум, напоминая, чем заканчивалась каждая встреча, и пугая тем, что следующая поглотит Кобейна, он растворится в сероглазой Тайне, потеряв самого себя.
Вот только даже отрицая лишившую его покоя девушку, Бэй не мог представить рядом с собой другую женщину и отгонял от себя мысли, что будет после возращения Волжской из Канады.
10.
Неизвестно, что бы произошло, если бы Карина не проиграла Олимпиаду. Но она упала во время обязательной программы и сделала одну маленькую, но серьезную ошибку в вольной, отбросившие шансы Волжской на медаль в недостижимые дали. Мир взорвался вокруг Бэя сообщениями от родственников и друзей. Звонками Кайта, требующего от друга участия и поддержки. А потом был звонок Таши.
Улыбчивый Дракон плакал в трубку. Рыдания неслись сквозь океан и лишали Кобейна слов, заставляли сердце сжиматься от жалости и сопереживать.
— Ты видел, как она танцевала умирающего лебедя? Бэй! Она умирала на льду от боли. И не только. Она умирала от страха, что теряет тебя. Что между вами происходит? Умоляю, подхвати ее, иначе она сорвется, — быстро говорила Таша между рыданиями. — Ты же будешь встречать нас послезавтра в аэропорту? Бэй?
— Да, Таша, буду. Обязательно буду.
Перед глазами Кобейна на исчерканном коньками льду скользила Карина в черном платье, легкая, воздушная, теряющая с каждым па танца частичку себя, пока ее стройная фигура не замерла, став похожей на сломанную фарфоровую статуэтку. Танец Волжской в заключительном шоу был настолько сильным и впечатляющим, что зрители встали со своих мест. Камеры показывали людей, смахивающих с лиц слезы. Перед ними была фигуристка, достойная главного приза, но потерявшая шанс и, похоже, надежду, что когда-нибудь сможет завоевать медаль Олимпиады. Умирающий лебедь прощался с мечтой, и что-то надломилось в душе Бэя, выпустив напряжение последних недель, примирив его с самим собой и со своей жизнью. Поддержать свою женщину, окружить ее теплом и заботой стало важнее собственных душевных метаний. Как он мог сомневаться в том, кто ему дороже? Поэтому Кобейн приехал встречать Волжских в аэропорт Мюнхена, впервые не прячась от поклонников фигуристки, с телефонами ожидавших ее прилета. У него в руках был букет белых роз, на лице светилась улыбка искренней радости, которая стерла напряжение с лица Карины и вернула блеск ее глазам.
Из аэропорта встречающие и вернувшиеся поехали в дом Волжских, и Бэй не смог уйти. Потом остался еще на один день. Потом прошла неделя. Он съездил за некоторыми вещами в Брюссель и снова вернулся.
Сестры Волжские не отпустили его, ни разу не попросив остаться.
От обеих исходила такая искренняя радость оттого, что он был рядом, что Кобейну было тепло и комфортно. Иногда он задавался вопросами, кто кому помогает и кому из них важнее вернуть душевный покой? Ему? Или Карине? Или ее сестре?
Комнаты сестер находились в разных сторонах просторного дома, так что даже Бэй, привыкший жить один, не испытывал неудобств, и ему была приятна организованная суета дома Волжских.