В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых

Мной овладел такой подъём, такое чувство счастья и даже всесилия, какие даёт только свобода, а Марк и был для меня всегда именно этим – свободой. Быть может, наши отношения не были тем бриллиантом, изумительно чистой воды, какими были когда-то с Валерой, до лета 90-го. И Валера, и я, были идеальными светлыми людьми, и горестные испытания, что я уже пережила к тому времени, только определили для меня яснее и чётче идеалы и источник света. Им был Валера. Но его отняли у меня, и я опустилась в темноту.

Едва вышли все чёртовы братки, я раскрыла окна проветрить, густой запах их тяжёлых яиц я терпеть уже не могла, ветер влетел в комнаты, развевая тюль от окон.

– Ты же говорила, у тебя температура, – усмехнулся Паласёлов, и сел на диванчик. – Не боишься?

– Я ничего не боюсь, – сказала я, снимая сапоги, а за ними и джинсы, что были надеты на мне. За ними полетел и свитер, и я осталась в одном белье, а я всегда носила исключительно красивое изящное бельё, ну то есть, лет с восемнадцати, с тех пор как стала работать моделью. И сегодня не было исключением, на мне было бельё из тончайшего прозрачного чёрного кружева, не скрывавшего ничего, кроме тонкого ярко-красного шва на животе.

Паласёлов ошеломлённо смотрел на меня, оторопев слегка. Надо сказать, лихорадка сейчас сообщала мне некую эйфорию, сродни опьянению от шампанского.

– Ты… чего это?

– А что непонятно-то?

– Ты трахаться хочешь? – ещё больше изумился Паласёлов, который с моей стороны не видел ещё ничего кроме холодного непротивления.

– Ну, как бы… да, – я села верхом на его колени. – Ты не против?

Он обрадованно схватил меня за плечи. Но я засмеялась, отклонившись.

– Ну нет, не бодайся, теперь я тебя трахну…

Если у вас достаточное богатое воображение, и вы позволите ему войти в вашу кипящую кровь, когда необходимо, словно подключиться к ядерному топливу, вы сможете с полной отдачей и наслаждением трахнуть хоть Гитлера. Наверное, так и поступают куртизанки, представляют себе какого-нибудь своего дорогого любовника, а сквозь ресницы все кошки серы…

…Признаться, такое было со мной в первый раз в жизни. У меня было много женщин, нет, серьёзно, много, я имел возможности, и потому имел всех, кого хотел. То есть всех тех, кого видел, я узнал и самых дорогих проституток, настоящих акробаток любовной науки. Но никто, ни одна не делала так, как Таня. Никто этого не умел и не мог, потому что ни одна не была соткана из жидкого огня, который неожиданно излился на меня, затопляя весь окружающий мир, рассыпая искры. Никто не мог так целовать, так наслаждаться каждым движением, каждым мгновением.

Всё, что было до этого, было даже не подражанием или бледной копией, это вообще будто и не было. Весь мой опыт на этом поприще не стоил ничего. В том числе и опыт этой недели с нею самой. Что там её подвигло на это, я подумаю после, а сейчас я ловил каждую искру, что летела от неё с каплями пота, с каждым вздохом и стоном, разгораясь так, как не горел никогда прежде, теряя сознание, теряя ощущение пространства и тем более времени… И, похоже, до сих пор я ни разу не видел как вообще кончают девчонки, и не чувствовал их тел по-настоящему.

Начав в гостиной, мы продолжили в спальне, пока уже обессиленные, не задремали на смятых и мокрых от пота простынях. Я проснулся оттого, что она разбудила меня, трогая за плечо, сказала:

– Вставать пора, Макс, спектакль начнут без нас.

Глава 5. Синие огни, суета и шум, тонкая кожа и приказ богини

Он повернулся, просыпаясь, потянулся ко мне.

– Теперь я не смогу жить без тебя.

Я засмеялась:

– И не предполагается, – с тем и поднялась. – Вставай, через полчаса выходить, а ты и в душе ещё не был.

В этот вечер я собиралась с особым тщанием, всё же Марк не видел меня почти год, и за этот год я отнюдь не похорошела… Но сегодня я постаралась выглядеть самым лучшим образом, по самым последним тенденциям и сообразно своему стилю, как говориться, впрочем, он изменился немного. Я не знаю, что он предпримет, но я не сомневаюсь, что сегодня я увижу его, и я хочу, чтобы он не увидел болезненной худобы и бледности, не испытал жалость, но гордость…

…О, да, гордость. Страстная гордость, если можно так выразиться, потому что… Но не надо спешить, потому что в эти сутки, прошедшие с того момента, как Борис вернулся из «Вавельберга», произошло столько событий, что каждая минута оказалась концентратом.