В зоне риска. Интервью 2014-2020

Я действительно пишу сборник рассказов о советском детстве. В известном смысле стилистически мои рассказы близки к ранним моим повестям, ведь стиль – это человек. Вы и сами можете убедиться, прочитав два рассказа из этого цикла, опубликованные в «ЛГ»: «Пцыроха» и «Брачок». Пролегоменами к новой книге о детстве стали в известной степени главы «Гипсового трубача», посвящённые жизни Кокотова в пионерском лагере. Но вампиров там в отличие от романа Иванова «Пищеблок» в помине нет. Мой жизненный и – не побоюсь этого слова – исторический опыт – диктуют несколько иной взгляд на то время. Кроме того, мне очень не нравится, когда на советскую эпоху возводят напраслину, как та же Людмила Улицкая в своих «детских» сочинениях. Не надо всё-таки свои личные и семейные комплексы объявлять архетипами русской жизни. Да и вообще, если пьеса называется «Русское варенье», это совсем не значит, что она про русских. Если в детстве у тебя были на лице обильные прыщи, и первая любовь по этой причине не задалась, советская власть и КПСС тут ни при чём.

– Несколько лет назад Вы говорили, что готовите новую редакцию знаменитой повести «Сто дней до приказа», куда войдут не пропущенные в своё время советской цензурой страницы и Ваша армейская переписка с любимой. Эта книга вышла? Какую бы сейчас Вы написали повесть об армии? Не было мысли затронуть тенденцию «откупать» или иначе «освобождать» сыновей от армии, активно проявляемую родителями?

– Да, я собирался опубликовать первый, запрещённый военной цензурой вариант «Ста дней…», написанный в 1980 году, но когда разобрал архив и обратился к рукописи, обнаружил, что она действительно нуждалась в доработке, и рекомендации редакторов носили в основном литературный, а не идеологический характер. От редакции к редакции вещь в самом деле становилась лучше, и то, что я убрал из текста казарменный мат, пошло ей на пользу. В конце концов, я отказался от идеи публикации первого варианта. Тем более, что «Сто дней…» были напечатаны в 1987 году в журнале «Юность» у Андрея Дементьева не потому, что я «доработал» текст и убрал «острые места» (они-то как раз остались), а потому что Горбачёв, боясь военного переворота, воспользовался приземлением немца Руста на Красной площади (очень странная история!) и снял всю военную верхушку, включая руководителя военной цензуры. Этим-то в свою очередь и воспользовался Дементьев, поставив непроходную повесть в ноябрьский номер.

То же самое, по сути, произошло и с «Письмами из казармы». Я служил в Олимпийской деревне под Западным Берлином и действительно написал моей жене Наталии более 100 писем. Все они были заботливо сохранены. Но когда я стал готовить их к печати, то понял: для широкого читателя за исключением отдельных мест наша семейная переписка интереса не представляет. А поскольку манией величия я пока, слава богу, не страдаю и не расцениваю каждую свою почеркушку как бесценный артефакт, то благоразумно отказался от идеи публикации. Около десятка писем для наглядности я опубликовал в эссе «Как я был колебателем основ», которое вошло в мой новый сборник эссеистики «Селфи с музой». Эта книга скоро выйдет в издательстве еженедельника «Аргументы недели». Там, кстати, недавно вышел мой публицистический сборник «Быть русским в России». Кого волнует судьба русского народа, рекомендую прочесть. Если же не волнует – лучше не читать.

А проблемы современной армии находят отражение в моей прозе, драматургии, публицистике. К тому же, я много лет являюсь членом Общественного совета при Министре Обороны РФ. Однако живого опыта современной армейской жизни у меня нет, а без этого писать прозу об армии так же невозможно, как сочинить книгу о городе Курске, где был проездом и успел лишь выпить пива на вокзале.

– Ещё одна Ваша яркая повесть 90-х – «Ворошиловский стрелок». Его сюжетная и нравственная коллизия активно обсуждалась в обществе. Если бы Вы сегодня обратились к этой теме, то решили бы её так же, или что-то переосмыслено за прошедшие годы?