Валентин Серов

Кроме основных «общников» приходили Константин Сомов, сын директора Эрмитажа, учившийся в Академии у Репина; Юрий Мамонтов^[26] и некоторые другие. Дима Философов иногда приводил своего кузена Сережу Дягилева, молодого человека, розовощекого и упитанного. Дягилев недавно приехал из Перми, где он окончил гимназию, в Петербург, чтобы поступить в университет. К литературе и живописи Дягилев в то время был совершенно равнодушен, любил и знал только музыку и, бывая в кружке не чаще двух раз в неделю, играл с Нувелем в четыре руки на фортепьяно или исполнял отрывки из своей юношеской оперы «Борис Годунов», иногда пел; у него был приятный и хорошо поставленный баритон.

Впоследствии примкнули к кружку племянник Бенуа Евгений Лансере, сын известного в то время скульптора, и Альфред Павлович Нурок, личность необычайно интересная. Нурок был блестяще образован, начитан, знал в совершенстве множество иностранных языков (отец его читал лекции по английскому языку в Петербургском университете), был остроумен до едкости и находчив. Он был старше остальных членов кружка лет на десять, но душой казался, пожалуй, моложе этих юношей. Это он принес в кружок дух скептицизма и какой-то легкости и изящной фривольности, которые затем царили в кружке и проникли впоследствии в журнал.

Нуроком же была, между прочим, впервые высказана мысль об издании журнала, который представлялся ему как нечто скандальное и совершенно несерьезное. Ему хотелось в больших масштабах играть ту роль, которую играл он в кружке. Он имел некоторый опыт в этого рода деятельности, приняв как-то участие в сатирическом журнале, одно название которого — «Pipifax» — говорит уже за себя.

И никто из них, видимо, все-таки не предполагал, что этот «пикквикский клуб», это манерничанье утонченнейших эстетов, разыгрывающих по молодости лет друг перед другом какие-то роли, то серьезные, то шутовские, превратится во что-то действительно серьезное. И это, конечно, кончилось бы мыльным пузырем, если бы к энтузиазму всех членов кружка не приложилась совершенно необыкновенная энергия Дягилева.

Этот провинциал, которого терпели только как двоюродного брата Димы, но относились все же несколько свысока — и за шокировавшую их всех внешность краснощекого здоровяка, и за «склонность к фатовству и гусарству»^[27], — вдруг как-то неожиданно, скачком поднялся почти в уровень с основным составом кружка.

Весной 1895 года Дягилев отправляется в поездку по странам Европы и через некоторое время сообщает Бенуа, которого выбрал своим наставником в этой области, что он уже осмотрел двадцать четыре музея и побывал в ателье у четырнадцати художников. Из путешествия Дягилев вернулся не только с грузом впечатлений, но с такими весьма материальными приобретениями, как произведения Бартельса, Либермана, Менцеля, Израэльса и других художников новых направлений. И уже следующей зимой его квартира на Литейном проспекте превратилась в «салон», куда охотно начинали заглядывать члены кружка, причем чем дальше, тем все чаще и чаще собирались именно у него. Он умел сплотить вокруг себя, умел сорганизовать, умел скристаллизовать эту расползающуюся массу, умел играть на слабых струнках каждого с пользой для общего дела, и все, хоть и ругали подчас Дягилева диктатором, подчинялись ему в конце концов безусловно. Только поэтому кружок и не распался, а превратился из забавы в серьезное дело.

А с 1896 года собирались уже только у Дягилева, потому что Бенуа уехал в Париж и организовал там что-то вроде филиала петербургского общества. Под его руководством работали там, то возвращаясь в Россию, то опять приезжая в Париж, Евгений Лансере, Константин Сомов, Бакст, Остроумова.

Они увлекались «стильностью» и «настроением», постигали, как пишет Бенуа, прелесть Дега и красоту Делакруа, Коро, Домье, Курбе. Они часто бывали в Лувре, в Люксембурге, в Клюни, подолгу сиживали в библиотеках, изучая старинные издания, рылись в лавках букинистов на берегу Сены, выискивали старые книги, изучали шрифты, иллюстрации, заставки, старались создать какой-то свой особый стиль, который соединял бы в себе изысканность старого искусства со свежестью искусства новых художественных школ, короче говоря, очень основательно готовились к предстоящей художественной деятельности.

В Париже жила в то время известная меценатка и любительница искусства кн. Мария Клавдиевна Тенишева. Бенуа числился хранителем ее коллекции. Княгиня безгранично доверяла молодому искусствоведу^[28], и поэтому Александр Николаевич обратился к ней с просьбой финансировать журнал, который должен был пропагандировать те взгляды, которых придерживалась представляемая Бенуа группа художников. Тенишева с симпатией отнеслась к этой мысли, но, когда Бенуа назвал фамилию Дягилева как редактора журнала, княгиня только пожала плечами. Она знала Сережу Дягилева почти ребенком и никак не могла поверить, что этому светскому молодому человеку, очень, правда, милому и приятному, по плечу деятельность, требующая таланта, энергии, упорства и колоссальной выдержки.