Вечный слушатель

Паутина тропок - обман,

Каждый колодец - отравлен,

Мы пьем вечерами росу,

И ночами едем верхом

Все по тому же плато,

Чье пыланье мягко и жарко

К цели забытой спешим.

Созвездья боязливы и лиловы,

Огонь - в любом, как в щели смотровой

Шатра над всей равниной мировой.

Мы движемся сквозь мертвый лес,

Сквозь бурелом, наперерез,

Мох лошадям щекочет брюхо.

Мы дышим прахом древних трупов,

И тьма готовит нам засады.

Вот - гребень гор касается небес,

Мы поневоле едем сгорбясь.

Вот - небеса над самым гребнем гор:

Чудовище в ухмылке жуткой,

Губу кровавую задрав,

Зубов обломки обнажает.

Забудь! И я скорей забуду.

Иначе станем жертвой духов подлых!

Лишь гибель и забвение повсюду.

Забуду? Сгину? Вправду ли за Будду?..

Уж не столетья ль провели мы в седлах?

ЛОЯН БЛАГОСЛОВЕННЫЙ

О благостный Лоян, великий град!

Лишь на дворец наместника ты глянешь

С его гаремом - возражать не станешь:

Уж наш-то властелин - аристократ.

Лоян еще и справедливый град.

Ямынь с разбойниками беспощаден.

Возрадуйся и ты, кто обокраден:

Не все украли - как не будешь рад?

Лоян еще и укрепленный град,

Его стена - могучая зашита,

Пусть на три четверти она разбита

Войны не будет, люди говорят.

Лоян весьма, весьма здоровый град,

Сюда закрыты подступы недугам:

Все больше голодающих ребят

Ютится с каждым годом по лачугам.

Лоян - воистину прекрасный град,

Ему река помойкой услужает:

Однако джонками ласкает взгляд,

Сады и стены храмов отражает.

О да, Лоян - благословенный град!

И кто не соглашается в итоге

Платить невероятные налоги

За право жить внутри его оград?

РАЗМЫШЛЕНИЯ БО ЦЗЮЙИ

Если бы я в Сучжоу года коротал,

Был бы, возможно, зажиточней, чем теперь.

Если бы я ветку ивы срывать не стал

Старше по званию был бы я, чем теперь.

Если бы я в Сучжоу года коротал,

В Лояне бы я не радовался весне.

Если бы я ветку ивы срывать не стал

Тысячекратный восторг не открылся бы мне.

Если бы я коротал в Сучжоу года,

Беден и всеми забыт я был бы навряд.

Большая семья была б у меня тогда,

Я род бы продолжил, как обычаи предков велят.

Если бы я коротал в Сучжоу года,

Ветку ивы отбросил, избрал другую судьбу

Я в траве не лежал бы, лениво забредши сюда,

Лежал бы во мраморном я, в роскошном гробу.

Нет пути из Лояна, отныне мой жребий прост,

И ветка ивы - навеки подруга моя.

Зачем вспоминать сучжоуские края,

Где так и свободен, быть может, наместника пост?

В Сучжоу бы я о Лояне томился тоской!

Есть ли выбор у нас, колеблющихся глупцов,

Бредущих бесцельно, покуда в конце концов

Не ляжем там, где нас настигнет покой?

ВОЗВРАЩЕНИЕ

В город родной, где двадцать лет не бывал,

Возвращался я и завидел его вдалеке.

Но у дороги, за четыре ли до ворот,

"Желтую цаплю" приметил, старый трактир,

Куда приходил я с друзьями в прежние дни.

Там флейта звучала тихо, как в полусне.

Вновь услыхал я любимую песню мою

О сливовых лепестках на глади пруда.

Возвратилась весна, отражался город в реке,

Но больше идти я туда не хотел,

Ибо нынче, недавно, я оттуда пришел.

Сливовые лепестки на глади пруда,

Столь не печально ничто, как ваша судьба,

И моя, в которой разве что дольше скорбь.

Мне подумалось так, но вчуже, со стороны;

Здесь навсегда остаюсь, с тоскою вдвоем,

Сожалея, что жизнь прошла не так, как хотел,

Покуда я бесхитростной песне внимал

О сливовых лепестках на глади пруда.

ОСТРОВ КОУЛУН

Здесь дремлет мир; он видит мудрый сон

И не желает знать зимы и лета,

Лишь осень и весну, - лишь смену цвета

Для зелени сулит седой муссон.

Покой священ; тайфун отбушевал,

Спокойна влага в бухтах и заливах;

Едва шипит на берегах сонливых

Ласкающийся, пенящийся вал.

Уютными горбами валуны

Расположились вдоль моренных гряд;

Кругом - деревья; камни введены

С природою живой в единый ряд.

Изгибы кровель крашеных исконны;

Голодным духам нет сюда пути,

Хотя исчезли стражники-драконы

В садах, способных круглый год цвести.

Там старцы, возлежа, читают свитки,

Желта бумага, борода бела;

Есть время вспомнить жизнь: она в избытке

Исполнена пустых страстей была.

Они лежат, сквозь ширмы сонно глядя,

Как дочери прогулку горько длят,

Чтоб, к ветру обратясь у водной глади,

В отчаянии распахнуть халат.

Но сладкому видению беды

Противиться - уже не станет силы,

Невмочь - из павильона у воды

Глядеть на облака и на могилы.

Мерещится созревшему уму

Все то, что столь опасно молодым,

И тело страждет, чтоб сошел к нему

Любовник или опиумный дым.

Лишь возвратясь, опять над водным глянцем

Стоят, уже насытив естество,

Любуясь - не цветущим померанцем,

Но птицами на ветках у него.

Вот сводник-вечер к дню приводит ночь,

Как юную невесту к старику,

Недолго пребывает начеку

И столь же быстро отступает прочь.

Желанья гаснут в душах бесприютных,

И мы бредем меж тесных средостений,

Меж лабиринтов и тропинок смутных

И призраков без образа и тени.

Нет, боги предназначили не зря,

Чтоб этот остров был как раз таков:

Усталый мир, в усталые моря

Заброшенный на тысячи веков.

НОЧЛЕЖКА В ХАНЧЖОУ

Сто человек под шкурою одной,

И каждый в дырку голову просунул,

И каждому тепло с другими рядом.

Так неохота вылезать из дыр,

Однако утром трижды грянет гонг,

И шкура задерется к потолку.

Сегодня утром дряхлый попрошайка

Не смог проснуться вовремя, и был

Под крышу вздернут, где и задохнулся