Вечный зов

…Все это было сегодня в середине дня, все это промелькнуло в голове Лахновского, пока он говорил с Федором Савельевым, поднимался по ступенькам крыльца дома, в котором жил Бергер, шел по недлинному коридору, тускло освещаемому висевшей на стене керосиновой лампой. Лахновский и шел в апартаменты наложницы зондерфюрера Рудольфа Бергера, с которой, как ему доложили, после бани пьянствовал Валентик, чтобы узнать поподробнее об этом Полипове.

Дверь в комнаты Шиповой была не заперта. Настежь была открыта и дверь, ведущая из коридора во внутренний двор, обнесенный высоким глухим дощатым забором, поверх которого была еще в несколько рядов натянута колючая проволока. Из этого двора послышался не то визг, не то стон самой Лики, приглушенный хохоток и говор Валентика. Лахновский поморщился, шагнул в прихожую Шиповой, оттуда в столовую. Там был невообразимый ералаш, стулья, кресла и диваны сдвинуты с места, ковер залит, стол завален бутылками, объедками, на одном из кресел валялось платье Шиповой, почему-то изодранное в лохмотья. Лахновский глянул в спальню — кровать стояла аккуратно убранная, белоснежная, нетронутая.

Он сел в одно из кресел, трость поставил между ног и по-стариковски сложил на нее обе руки.

Голоса Валентика и Лики стали приближаться, загремели в коридоре, в прихожей. И вот они ввалились в столовую, оба пьяные до изнеможения.

— А-а… — кивнул равнодушно Валентик, подошел, шатаясь, к столу, налил полстакана коньяку. Он был в исподней рубашке, в форменных немецких брюках, в комнатных тапочках Бергера.

Шипова видела, что в столовой кто-то сидит, но различить, кто же это, кажется, не могла. На ней была лишь нижняя шелковая, тоже немецкая, с обильными кружевами, рубашка, тесемка на одном плече лопнула, и грудь почти обнажилась. Волосы распущены, растрепаны, под глазами черные ямы. Она стояла у дверей, пытаясь натянуть клочок рубашки на грудь, хотя сквозь тонкое полотно вообще просвечивало все тело, молодое, стройное, крепкое. Она, эта развратница, была красива даже в этом своем скотском состоянии, и Лахновскому вдруг стало жалко ее.

— А если бы неожиданно господин зондерфюрер приехал? — спросил он.

— А-а… — пьяно отмахнулся Валентик, а Леокадия с облегченным вскриком: «Арнольдик!» — оттолкнулась от стены, шагнула к Лахновскому. Тот хотел было встать, но она обхватила его за шею, прижалась к нему, осадила обратно в кресло.

— Арнольдик… милый мой старичок! — выкрикнула Шипова, целуя его. — Я ни с кем так не была счастлива, как с тобой. Почему все кончилось? Почему все кончается?!

И она, уткнувшись все еще свежим, несмотря на бесконечные кутежи, лицом в плечо Лахновского, зарыдала, вздрагивая горячим телом.

— Безобразница ты, — по-стариковски проворчал Лахновский, отталкивая ее. — Приведи себя в порядок. Если Рудольф неожиданно приедет…

— Ну и пусть! — с ненавистью вскрикнула Шипова, отскакивая. — Что он мне сделает? Пристрелит? Пусть, пусть, пусть!!

Она запрокинула голову с растрепанными волосами и громко, в истерике, захохотала.

Валентик нехотя подошел к ней, намотал ее волосы на кулак, дернул, повалил на пол, поволок безжалостно, словно это был набитый чем-то мешок, по комнате и швырнул на диван.

— Ты что это, проститутка вонючая?! — рыкнул он голосом зловещим и вовсе не пьяным.

Леокадия вжалась в угол дивана, подобрала под себя голые ноги, обожгла Валентика нездоровым взглядом.

— А ты кто?! — выкрикнула она ему в лицо. И повернулась к Лахновскому: — А ты? А все вы тут?! Я телом торгую, а вы чем?! Страной своей! Предатели вы-ы!

Валентик размахнулся, ударил ее, не жалея, кулаком в лицо. Шипова от удара перелетела через валик дивана.

— Вста-ать! — взревел Валентик, стоя перед ней сгорбившись, сжав кулаки. Спина его тряслась от гнева.

Она медленно поднялась, попятилась под его взглядом к стене, прилипла к ней спиной. И там вытерла ладонью окровавленный подбородок. Длинные, тонкие пальцы ее при этом дрожали.

— Мы, по-твоему, предатели, а ты кто? — спросил негромко Лахновский.

— Ты что… шпионка русская?! — прохрипел Валентик, колотясь от ярости.

Лахновскому казалось, что он сейчас кинется на Шипову, одним ударом переломит ей позвоночник с хрустом, разорвет, как хищный зверь разрывает жертву.

Шипова стояла у стены вытянувшись, приподняв голову, глаза ее горели непокорно и зло.

— Не беспокойтесь, я не шпионка, — сказала она хрипло, с горечью. — Я такая же мерзавка… такая же скотина, как вы. Только еще отвратительнее, потому что женщина. У вас и у меня все внутри сгнило.

Кривобокий Валентик шагнул было к ней, зловеще нагнув голову, но она вскрикнула сердито и властно:

— Не прикасаться ко мне! Часового позову!

И, мотнув спутанными волосами, повернулась, прошла мимо оторопевшего Валентика в спальню, закрыла за собой дверь, звякнула задвижкой.

Валентик, какое-то время постояв в нелепой позе, с вытянутыми вперед обеими руками, опустил их, когда Шипова закрыла за собой дверь, шагнул к столу и еще выпил коньяку.