Великолепная десятка. Выпуск 2: Сборник современной прозы и поэзии

Она читала Баха. Ричарда Баха – «Чайку по имени Джонатан». А может еще что-то. Хотя именно Чайку я подарил ее подруге. Та попала в больницу, и мы договорились ее навестить. Я вручил ей книжку, а потом мы втроем пошли за больничные гаражи пить пиво. Болеть в июне скучновато, а тут хорошая книжка и холодное пиво. Подруга так и пошла в халате и тапочках, а она – в джинсах и кроссовках. Не помню, о чем мы говорили, но думали мы с ней об одном и том же.

И напрасно она пыталась ревновать меня к подруге, той интересней был Джонатан Ливингстон. Не мог же я придти просто с парой апельсинов и пивом. Хотя это тоже эротично – пара ярких апельсинов. Ну, я прихватил еще и Баха, хотя он мне и не по вкусу. Пиво мы с удовольствием выпили, а в порожние банки загрузили окурки – все-таки на территории больницы. Бросили подругу выздоравливать, а сами через проем кирпичного забора вылезли на свободу.

Нас тянуло в укромное местечко. Уединиться. Это трудно сделать посреди ясного дня и чуть ли не на городской набережной. Два милиционера сонно охраняли единственную скамейку. От бетонного парапета вниз по склону сбегали тенистые кусты. Через балюстраду мы перебрались в кусты, пока никого не стало видно наверху. Даже солнце затерялось за переплетениями веток и мозаикой густых листьев. Оно теперь ярким пятнышком подмигивало мне на ее обнаженных ягодицах при каждом моем натиске. Потому что низкая ветка, за которую она ухватилась обеими руками, раскачивалась нам в такт. Потом лучик на ее белой коже погас – она распрямилась. Легкий ветерок поверх кустарника и донес запах милицейских сигарет. Джинсы у нее не застегивались. Кажется, я опять порвал ей молнию.

Почему напоследок сигареты не такие сладкие, как при первой затяжке? Я застегнул брюки, пока она натягивала спавшие джинсы. Как раз вовремя, потому что два сержанта отвалились друг от друга и бдительно всматривались над нами в кусты. Как два сторожевых пса на задних лапах, они что-то вынюхивали. Словно чувствовали запах суки, у которой течка. Кусты, ставшие уже родными, нас не выдали, мы выбрались из них вниз к берегу.

Она старательно прятала от меня глаза. Была еще очень молода, первокурсница. И у нее шла сессия. Она отвернулась от меня к солнцу и зажмурилась. Сказала: «Дай мне руку, теперь веди меня!» Из моей протянутой кисти она выбрала средний палец и ухватилась за него горячей ладошкой. Притихшая, вслепую шла за мной, доверяя мне и своему обостренному чутью. Сквозь веки она едва наблюдала темное пятнышко солнца перед собой. А, возможно, и мою тень между ней и солнцем.

Сумасшедшая чайка пикировала сверху и попыталась меня испачкать. А девушка шла за мной с закрытыми глазами, молча чувствуя ступеньки и встречных людей. Она воспринимала мир сквозь меня и через солнце. Как я перед этим чувствовал жизнь через нее и маячащее солнечное пятно на нежной девичьей коже. Мы пешком обошли остановку, там околачивались двое постовых. Миновали перекресток, полный шумящих автомобилей. У перекрестка одного гаишника охраняли два бойца с автоматами. Мы поднялись выше к площади. И простились за спиной у Ленина, расцеловавшись напоследок.

Она училась неподалеку на филфаке. Может поэтому она читала Баха. К экзамену в тот день она едва подоспела. Ей поставили «неудовлетворительно». И назначили пересдачу на осень. Когда меньше солнца, и не так слепит глаза.

Она не стала пересдавать, бросила меня и этот институт. Осенью она постриглась наголо и поступила на психфак.

А подруга вскоре выздоровела.