Великолепная десятка. Выпуск 2: Сборник современной прозы и поэзии

Игорь расправился с айлантом и принялся за розу. Айлант отбросил в общую кучу. Там уже лежало несколько стеблей, выкорчеванных отцом. На обратном пути надо будет всё захватить и отнести подальше. А то опять прорастёт. Такая сволочь.

Почему-то не помнится, ездил ли он на кладбище в старших классах. Может, считал это тогда чем-то неприличным? Молодость жестока. А вот в институте помнит. Это уже лет через десять. Родственников стало поменьше, но ещё не так заметно. Теперь другие дети играли в прятки, бегали и читали надписи на могильных табличках. Поле деятельности у них расширилось – могил заметно прибавалось. Бабушка заняла место рядом с дедушкой, как в семейном альбоме. Только фотографии у них были раздельные. У каждого памятника своя.

Потом умерло ещё несколько родственников. Могил стало ещё больше, в разных местах. Сначала все ещё по привычке встречались на могиле у дедушки, выпивали по стопке и только потом расходились «по своим». Потом встречаться почти перестали. Слишком много стало могил, слишком мало осталось родственников. Не все умирали, некоторые уезжали, особенно молодые. Стало совсем мало детей, теперь они при всём желании не смогли бы прочитать все таблички. Даже «свои». Запах надежд стал похож на мираж.

Последние годы они ходили на кладбище ввосьмером. Отец, мать, Игорь с Ирой и сыном и брат с семьёй. Дети в «прятки» уже не играли: их было всего двое, вдвоём неинтересно. В 92-м уехал брат. В 93-м они ездили на кладбище впятером. Людей было заметно больше, чем сейчас, но пистолет он уже брал. В городе снова пахло, но совсем другим. И ещё ходили трамваи.

– Игорь! Ты что, не слышишь, Игорь?

Игорь очнулся.

– Извини, Ира. Задумался. Что?

– Я говорю, собираться пора, – Ира хмурилась. Он знал, что это не взаправду. – Неизвестно будут ли автобусы, может до Консервного, придётся идти. Тебе ещё долго?

– А? Нет, я уже, – Игорь оторвал последний побег розы, бросил в кучу. – Враг разбит! Давайте собираться.

Подошёл отец, посмотрел.

– Молодец, хорошо выкорчевал.

– До следующего года продержится, – подтвердила Ира. – А вообще, надо что-то делать, плита скоро совсем рухнет. Может, цементом залить?

– Цементом пробовали, – возразил отец. – Всё уже пробовали.

– Ну, тогда я не знаю… Надо придумать что-нибудь. Обвалится ведь.

Обвалится, подумал Игорь. Что обвалится? Плита, или нечто большее? То, на чём всё держалось, на чём стояло. На чём все мы стояли. Всё расплывается и исчезает, тонет. Мы ещё сопротивляемся, пытаемся обыденностью дел показать, что ничего не изменилось, барахтаемся… Изменилось. И даже не сейчас, сейчас просто стало ярче видно. Не сейчас. Давно. Медленно-медленно, постепенно. Мы истончались и истончались, исчезали. Мы уже почти призраки. Только табличек нет.

– На следующий год, – сказал Игорь, – я принесу с работы хлористый углерод. Мы зальём его в трещину, уж после него ничего не останется. Потом зальём смолой и зацементируем. Через такое ни одной гадине не прорваться. А лучше не на следующий год, а осенью. Пока не поздно.

– Правильно, – сказала Ира, – молодец! Ну что, пошли?