Вердикт двенадцати

Утром мистер Стэннард второпях проглотил завтрак, и к тому же страшно нервничал. Еще до того, как обвинитель начал речь, рок настиг мистера Стэннарда. Он опозорился на людях, а что такое рано или поздно случится — в этом он был уверен. Приступ икоты предательски подкрался к нему, и оглушительное «и-ик» прогремело на весь зал. Мистер Стэннард залился багрянцем и бросил все силы на то, чтобы укротить свою диафрагму.

Мистер Бертрам Прауди, изготовившийся к обвинительной речи, с явным неодобрением воззрился на этого седовласого и краснолицего присяжного, а затем, чуть помедлив, начал по затверженной формуле. Он сообщил присяжным, что тем предстоит рассматривать дело, наисерьезнейшее из всех возможных. Никакое другое обвинение по своей тяжести не сравнится с тем, какое сейчас будет предъявлено перед ними. Ибо речь идет об обвинении в убийстве.

Суд начал было покорно расслабляться, смиряясь со скукой. Прауди собирался пуститься в одно из своих обычных тягомотных вступлений. И лишь один мистер Стэннард, казалось, был не в своей тарелке. Лицо его сделалось пурпурного цвета, на лбу выступили капельки пота — он сражался со своей диафрагмой. Но он был обречен: если уж напала икота, она всегда одолеет, как ей ни сопротивляйся. И в самой середине обвинительной фразы из восьмидесяти слов она прорвалась особенно громким «и-ик!».

Мистер Прауди покраснел, однако продолжил речь и даже разбавил общие положения конкретикой, сообщив, что обвиняемая была замужем, овдовела и ее имя Розалия ван Бир, после чего вернулся к рассмотрению основополагающих принципов. Мистер Стэннард окончательно пал духом, согнулся, поник головой, опустил руки чуть не до пола и, видимо, стал перебирать там какие-то бумаги, сгорая, судя по всему, со стыда.

У него, однако, был свой план, о котором никто не подозревал. Все люди, подверженные икоте, знают, что существует лишь один скорый и действенный способ прекратить этот нервический приступ, а именно — дохнуть двуокиси углерода, что парализует диафрагму. Конечно, двуокись не получишь по первому требованию, но она в избытке содержится в выдыхаемом из легких воздухе. Этим знанием мистер Стэннард как раз и собирался воспользоваться. Он вспомнил, что прихватил с собой в портфеле кое-что на обед, засунув в большой пакет из плотной коричневой бумаги. Он освобождал этот пакет, а освободив, с облегчением выпрямился. Затем, в святой невинности и преисполненный благих намерений, он поступил так, как поступил бы дома и как ему неизменно советовали, — сунул лицо в пакет и принялся глубоко дышать.

Мистер Прауди замолк как громом пораженный. Весь суд воззрился в немом ужасе. Первым опомнился судья, верно, подумавший что мистер Стэннард — слабоумный и надувает пакет, чтобы хлопнуть по нему с громким треском.

— Не будет ли четвертый присяжный, — резким тоном осведомился судья, — любезен объяснить свое поведение?

Вконец расстроенный четвертый присяжный опустил пакет, открыл рот, чтобы ответить, — и снова попался. «И-ик» — непроизвольно вырвалось у него, к чему он добавил, отчаявшись объяснить что бы то ни было:

— Ваша светлость, позвольте на минутку выйти.

— Мы вас подождем, — ледяным тоном ответил судья.

В коридоре холодная вода в сочетании с бумажным пакетом помогла-таки мистеру Стэннарду. Он вернулся на скамью присяжных убитый и пристыженный, и мистер Прауди продолжил свою речь. Но эксцентричная выходка присяжного скомкала ему всю вступительную часть. Однако суду недуг мистера Стэннарда пошел на пользу, ибо мистер Прауди перешел непосредственно к обвинению и изложил суть дела, как он умел, когда хотел, ясно и без всякой риторики.

Вот обстоятельства дела, к резюмированию коего он теперь приступил…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ОБВИНЕНИЕ

Токсикологи обнаружат в середине этой части ошибку. Я сознательно на нее пошел — и по самоочевидной причине: мне не хотелось бы рекламировать легкий способ избавиться от ненужных детей. Во всем остальном, как заверили меня разбирающиеся в таких вопросах знакомые, нарисованная мною картина отличается достоверностью.

I

— Средний Ваштар? — спросила миссис Розалия ван Бир, с подозрением глядя на своего одиннадцатилетнего племянника Филиппа. — Средний Ваштар? С чего это тебе пришло в голову так назвать кролика?

Мальчик наградил ее хитрым и отнюдь не любящим взглядом.

— А я совсем не о кролике думал, — только и ответил он.