Веридор. Одержимый принц

«Я сохраню лицо перед двором,
Не уронив короны с головы
И проглотив слова, что королем
Великим не признали меня вы.
Предательство и ненависть наградой
Мне стали за мечту и за любовь.
Но, — пусть считают меня слабым! —
Готов принять от вас я чашу с ядом вновь.
Не хочешь видеть? Что ж, придется мне уйти,
Приняв, что наши ценности, увы, не совпадают.
Пока я грезил вечную любовь средь лжи найти,
Тобою долг и нормы поведенья леди заправляют.
Тебя судить, признаюсь, сил не хватит,
А выкинуть из памяти — тем паче.
Живи, как разум или сердце тебе скажет,
Мне остается лишь желать тебе удачи».

Вот что за шедевр украшал стену конюшни, и подпись под этим творением стояла: «К.В.»

— Твой, что ли, полет вдохновения? — удивленно вскинул брови Джанго.

Кандор только согласно кивнул.

— А почему в конюшне на стене? На бумаге что, не судьба было?

— Ей нравился этот денник, — мечтательно улыбнулся король. — Она терпеть не могла верховую езду, но лошадей очень любила, к тому же «истинной леди положено уметь с достоинством и изяществом гарцевать на объезжанной смирной кобыле». Однажды я рискнул посадить её на жеребца, давно укрощённого мной лично и вообще кроткого, так кто-то из слуг сдури проболтался, что лошадь под ней мужского пола, так какой крик она подняла!.. Она бы точно увидела мое послание здесь, когда уезжала. А письмо сожгла бы, даже не глянув.

— Та отравительница, за жизнь которой ты бился с Инквизитором? — догадался кронгерцог и, получив утвердительный ответ, спросил, кто же она такая?

Джанго видел, что брату тяжело вспоминать дела давно минувших дней, но все же он нашел в себе силы сказать:

— Это, в общем, не тайна. Нинель Монруа, дальняя родственница короля Сараты, кажется, троюродная племянница. Нелли… моя первая любовь.

На этом скупые объяснения Кандора закончились, но Джанго и так все было ясно. Он любил, она его предала. Как поступить с ней и что делать с чувствами? Вот испытание. Интересно, а Боги решили, что Кандор прошел его или нет?

Глава 10 О чудесных «воскрешениях», многолетних утаиваниях и опрометчивых обещаниях

Нежные ласковые руки гладили золотые локоны, пропуская шелковистые пряди сквозь тонкие длинные пальцы. Несмотря на жуткую боль в груди и давящее чувство в голове, Аду казалось, что вот он, рай, а заботливые руки, без сомнения, принадлежат его маме… но как, мама что, тоже умерла?! Юноша хотел вскочить и распахнуть глаза, но паршивое самочувствие не дало ему даже дернуться. Напрягшись, Ад припомнил, что с ним случилось: на него напали сразу трое прислужников Светлейшей, обездвижили, погрузили в лодку, преспокойно вывезли из столицы и выбросили за борт, а перед самой смертью он видел на речном берегу всадника, огромные глаза, горящие янтарем, не оставляли сомнения в личности их обладателя — Гвейн.

Ад медленно-медленно приподнял одно веко и взглянул на мир из-под длинных пушистых ресниц. Трава зеленая, небо голубое, солнце светит — все как всегда, никаких признаков божественного дома. Земля под спиной твердая, чуть влажная от росы, воздух свеж, даже птичка где-то сбоку в кустах бодренько чирикает. Вдруг в голове вспыхнула любимая присказка дяди Джанго: «Если больно, значит — некромант, если нет, значит — материал для некроманта». А ему было больно. Но какое такое волшебство спасло его?

Тут его голову удобнее устроили на чьих-то мягких коленях, и в поле зрения попал тот, кого юноша изначально принял за маму. Если бы Ад мог, то вздрогнул бы от удивления: он увидел над собой янтарные очи Гвейна. Ошибки быть просто не могло! Однако он мог точно сказать, что перед ним… женщина. С чертами и даже с мимикой Гвейна, но однозначно женщина. Чистое лицо, более мягкие черты, угадывающаяся под одеждами порсульских янычаров грудь, изящная шея и кисти, — все указывало на представительницу прекрасного пола. Поскольку говорить Ад был еще не в состоянии, так же как и подать другие признаки жизни, он принялся думать. Это, права, тоже давалось с трудом, но молодой человек чувствовал, что если продолжит просто лежать, то снова уплывет в беспамятство, чего очень не хотелось. Он не знал, сколько времени он думал о прекрасной незнакомке, приглядывающей за ним, пока его не озарила догадка: это кронгерцогиня Порсульская! Дальше он подумать не успел, поскольку рядом раздался незнакомый мужской голос:

— Все, последняя! И не лень ей было столько сетей плести! Не джин — паучиха!