Veritas

А я вновь вернулся в воспоминаниях к временам одиннадцатилетней давности, в Рим, в ту блестящую виллу, имевшую форму корабля и заброшенную, подобно Месту Без Имени. И не знаю, в который уже раз я вспомнил Джованни Энрико Альбикастро, чудесного голландского скрипача, который, всегда одетый в черное, казалось, парил над зубцами стен виллы, наигрывая португальскую мелодию, именуемую фолия, «глупость». Он читал строки из поэмы под названием «Корабль дураков», которой он учил меня жизни. Никогда не узнать мне, был ли он и неизвестный штурман Летающего корабля одним и тем же человеком, но дело было в другом: пришло время принять во внимание предостережения Альбикастро.

Я снова начал кричать – про себя, и этот крик уже не должен был прекращаться, а потому губы мои, повинуясь тем старым предостережениям, умолкли. Я стал немым. Моя жена плакала, и я с удовольствием сказал бы ей: как я могу говорить с тобой, если крик звучит в моих ушах? Разве ты не слышишь его? Иногда, правда, этот крик превращался в мелодию фолия, и я начинал скулить: я хотел сказать Клоридии, что люблю ее, но крик возвращался, мой внутренний крик.

И так вот я, на своем ложе страданий снова стал жертвой Эриний. Я страдал от своего молчания, в которое мог войти всякий, словно в место, где ему было гарантировано гостеприимство. Я отчаянно желал, чтобы меня сразу же отнесли в дом для служения панихиды, а вместе со мной и все человечество.

«Ах, если бы я мог передать последним родившимся детям голос этой эпохи!» – мучился я в пропитанных потом подушках. Но не опровергнет ли тогда внешняя истина внутреннюю, и сумеют ли уши наших потомков различить и то и другое? Потому что таким образом время делает неузнаваемым свою собственную суть и готовит нас к тому, чтобы простить величайшие преступления, которые когда-либо совершались под солнцем и звездами.

Только в архиве Господа это существо будет в сохранности. Нет, не из-за вашей смерти, друзья мои, – вы все, которые пали в войне и во время мира, вы, умершие вчера, сегодня и завтра, а за то, что вам пришлось пережить, Господь отомстит тем, кто сделал это с вами. В тени превратит их Господь, в те тени, которыми они на самом деле и являются, тени, которые лживо одеваются в человеческое обличье. Он отнимет у них плоть, в которой прячут они свои пустые души. Только воспоминаниям об их глупости, ощущению их злобы, страшному ритму их ничтожества даст Он плоть и, словно марионеток, приведет на Страшный суд, чтобы показать праведникам, что уничтожено Его рукою.

Я прошел долгий путь молчания в ожидании дня, когда, как учил меня Альбикастро, «натянется лук». Но одиннадцать лет назад голландский скрипач сказал также: не в атом мире будет натянута тетива. И сам Христос учил нас: «Царство мое не в этом мире». Так куда же мне было бежать в ожидании Царства Божьего? Альбикастро, вилла «Корабль», Место Без Имени: казалось, пережитое мной рядом с Атто одно за другим собирается в одну большую картину, которая теперь, в эти дни, нашла свое толкование. До сих пор жизнь многому научила меня, часто удивляя: в ней было много неожиданностей и болезненных для меня ударов, и всегда я был по отношению к ней подобен пустой кружке, которая только принимает, ничего не давая взамен, и наполняется все больше и больше. Казалось, эта жизнь теперь опомнилась и вернулась в прошлое, чтобы снова предложить мне старые темы так часто слышанных учений, словно не собиралась учить меня ничему новому. Но почему?

Вена: столица и резиденция Императора Суббота, 18 апреля 1711 года День десятый

Погруженный в свой новый тихий мир, лежал я в своей постели. Я только что узнал от Клоридии, что вчера солнце взошло краснее обычного, будто пророча, что сегодня Иосиф прольет свою последнюю кровь. Венцы были правы, расценивая этот феномен как предвестник грядущего несчастья. Немедленно отбыли послы с особой миссией в рейхстаг в Регенсбурге, чтобы объявить курфюрстам о смерти императора. Появилось множество листовок, особенно много на итальянском:

Nel Fior degli Anni, ed in April fiorito
Il Maggior de'tuoi Figli, AUGUSTA, muore:
Saggio fù nella Reggia, in Campo ardito,
Fù de Guerrieri, e de' Monarchi il Fiore.
Lagrima Austria, e nel Dorainio Avito…[110]

A я думал о совершенно других вещах: великий дофин, сын его величества, наихристианнейшего короля Франции, был мертв. Известие об этом достигло Вены вчера; сегодня моя жена принесла листовки, где можно было прочесть подробности.