Вето на брак

Глядя на него, Граси чувствовала щемящую боль в сердце, усиливающуюся от осознания того, что она все еще продолжает любить Маноло. Любить, несмотря на то что чувства его были лишь умелым притворством, предлогом, под которым можно было проникнуть в их дом и подобраться к сведениям о клинике, чтобы история о финансировании звучала более правдоподобно. Почему бы Маноло просто не признать это?

— Маноло, я хорошо понимаю, насколько семейная честь может быть важна для тебя, и, поверь, восхищена твоим стремлением защитить отца, но…

— Твой папаша просто мошенник и лгун, а жизнь моего отца теперь разрушена, — оборвал он ее. — Может быть, сейчас Науресу удается скрываться от меня, но я не успокоюсь, пока не отплачу ему за все, что вы натворили вместе!

— Но я-то уж ни в чем не виновата!

— Не виновата? Да черта с два! — взорвался Маноло, не в силах больше сдерживаться. — Ты не можешь отрицать, что была в этом деле вроде приманки, чтобы мой отец купился на наши отношения и вложил эти деньги. Боже! И как только можно было поступить так с собственной дочерью! В своих грязных расчетах Наурес просто раздел тебя догола и сунул ко мне в постель!

— Вроде чего? Приманки? — переспросила опешившая Граси.

— Попробуй докажи мне обратное, — буркнул он презрительно. — Ты только и твердила что об этой клинике. Ты просто вбила ее мне в голову. А я, как дурак, поверил и заразил этой идеей отца, чтобы он вложил в клинику чуть ли не все свое состояние! И теперь я просто обязан вернуть ему доброе имя, даже если для этого мне потребуется вся оставшаяся жизнь!

— Но это просто глупо… У тебя даже нет доказательств!

— Мне не нужны доказательства, когда у меня есть слово моего отца, а в большем я не нуждаюсь. Он человек чести в отличие от твоего — ничтожного воришки с манией величия.

— Да как ты смеешь?! — Граси задохнулась от обиды. — Он столько сделал для того, чтобы построить эту клинику…

— Обычно это называется отмыванием денег! — выпалил Маноло, горячась все сильнее. — У твоего отца нет ни грамма чести, и, между прочим, поговаривают, что он давно не в ладах с законом.

— Что?! Я не разрешаю тебе оскорблять моего отца, даже если причиной тому твое уязвленное самолюбие! Убирайся отсюда, гадкий негодный лжец!!!

Приступ гнева лишил Граси остатков сил и она рухнула на чудом оказавшееся рядом канапе.

— Я уйду, правда, может быть, не так скоро, как тебе хотелось бы, — бросил Маноло с плохо скрываемой злобой, — но, поверь, ты даже не представляешь, на что я способен.

— Однако ты не можешь отрицать тот факт, что следователю не удалось обнаружить какие-либо следы того, что от твоего отца поступали деньги на счет клиники.

— Значит, они ушли к сообщникам Науреса…

— У моего отца никогда не было никаких сообщников, — устало возразила Граси, отчаявшись что-либо доказать Маноло. — К тому же выяснилось, что в последнее время Альберто вкладывал средства и в другие дела, которые тоже шли неважно.

— Единственное дело, которое у моего отца действительно шло неважно, было дело с Науресом, — Маноло говорил теперь спокойно и холодно, — и я докажу это. Я никогда ничего не забываю. Мне неважно, сколько на это понадобится времени, но я отомщу! Клянусь тебе, отомщу!

* * *

— Маноло… звучит как музыка, не правда ли? — восторженно щебетала Пилар. — Это уменьшительное от Мануэль, ну, как Граси — от Грасиелы.

Граси задыхалась. Трубка телефона выпала из дрожавших пальцев и с шумом ударилась о деревянную ручку кресла. В ужасе, словно боясь, что не узнает что-то очень важное, она подхватила трубку и прижала к уху, как раз чтобы услышать горькое подтверждение от погруженной в себя и в свой роман Пилар, для которой вряд ли что-то еще имело значение:

— В общем, все называют его Маноло. Маноло Рикардо Морадильо, — пропела Пилар и снова умилилась: — Ну разве не музыка?

Сквозь пелену туманившей мозг боли Граси подумала, что непременно должна рассказать Пилар все, что связывало ее с Маноло, так как смутные опасения за будущее счастье мачехи подтверждались теперь самым наихудшим образом. Уже раскрыв рот, Граси вдруг почувствовала, как благородные родственные чувства уступают место практически животной, ничего не желающей сознавать ревности, диктующей ей немедленно запретить Пилар даже прикасаться к Маноло! Переплетенные в экстазе тела вдруг помимо воли возникли в воображении Граси, доставляя ей сладкую пытку возможностью хотя бы в фантазиях заменить тело Пилар своим — молодым, щедрым, сгорающим от страсти.

Граси помотала головой, отгоняя наваждение, но видение продолжало неотступно преследовать ее. Маноло умел любить и дарить наслаждение, каждая клеточка тела Граси помнила это. И каждая клеточка, словно нарочно мучая, сейчас отдавала все накопленные воспоминания, заставляя Граси вновь и вновь переживать сладкие мгновения, некогда проведенные в объятиях Маноло.